С тобой навсегда
Шрифт:
Один день выспрашивал, другой...
А мне-то ведь все рассказывали. И про шпиона-толстяка, и про вопросики его дурацкие и про ответики, которые следовали. У меня было такое ощущение, будто некая петля медленно затягивается на моей шее.
«Кто он такой? — раздраженно думала я. — Почему унижает меня своими расспросами? И почему именно меня?»
Откуда мне было знать, что этот странный (мягко говоря) человек где-то повстречал меня и я ему понравилась; и даже более того — он уже наметил меня себе в супруги.
Говорили, приходил
Может, какой-нибудь девушке такое внимание и польстило бы, но только не мне.
Весь театр притих и потихонечку начинал веселиться. Я становилась «героиней дня», а тот умник — «героем». Он стал как бы «фанатом» моим. Все с нетерпением ждали продолжения, — нужно же было о чем-то поговорить в курилках и кулуарах, в уютном полумраке за кулисами, так располагающем к передаче секретов.
От обиды и бессилия что-то изменить я едва не плакала. Каждое утро я приходила на работу и слышала про новые и новые расспросы моего неизвестного, тайного воздыхателя, который, светясь все ярче, становился все более явным. Даже не сомневаюсь, если б он встретился мне в эти дни, если б он подошел ко мне и стал расспрашивать про Любу Игумнову, я бы точно надавала ему по щекам. Но он все не подходил ко мне. А может, он хотел так выделиться на общем фоне поклонников, — выделиться с отрицательной стороны, а потом предстать во всем блеске и тем поразить в самое сердце? И сказать: я пошутил! Нет, это было слишком натянутое с моей стороны оправдание чересчур очевидной глупости.
Подавленная, униженная, я обрисовывала ситуацию Вере и Надежде, а они, не особенно вникая в эмоциональную сферу вопроса, сразу оценивали внешние обстоятельства.
— Вот как невест выбирают! — смеялась практичная Надежда, не очень-то понимая мое настроение.
— И ничего не боятся, — в тон ей удивленно говорила Вера. — Никаких сложностей. Прет — как паровоз!
В жизни я не чувствовала себя такой оскорбленной. До своих двадцати семи лет много я, конечно, перевидала, в разных бывала ситуациях, но чести своей не роняла, себя берегла (для кого, Господи? для этого ничтожества?), не давала поводов отзываться о себе дурно... Но в данной ситуации все складывалось так, что посторонний, даже неизвестный мне человек с улицы ронял мою (!) честь. Он только и занимался тем, что компрометировал меня, — будто ему больше нечего было делать, будто его нанял кто-то, желая за что-то мне отомстить. Опять же, это были только мои домыслы. На деле все оказалось проще. Этот Кандидат, действительно, искал себе невесту. Почему таким диким способом? Но что с этим можно поделать, если у Кандидата такой стиль, если способ этот вовсе не представляется ему ни диким, ни даже из ряда вон?
Надька кривилась:
— Послушай, Люба! А может, он шизик?
Вера говорила мечтательно:
— Или очень простой... незатейливый... не знает, какие у людей злые языки.
Я тихо злилась.
Все повыспросив, шпион на неделю пропал. Видно, переваривал информацию, взвешивал все
И вдруг он подрулил ко мне на лимонного цвета «мерседесе». Помнится, был ненастный дождливый день. Я перебегала улицу, прячась от дождя под зонтиком. Наверное, Кандидат некоторое время выслеживал меня.
Уж очень ловко он подъехал:
— Я подвезу тебя, Люба!
«И сразу на «ты»! Кто это?»
Я пригнулась, заглянула в машину. Кто-то толстый за рулем, щеки — как у Черчилля, нос в щеках потерялся, губки — красненькие, глаза — цепкие. Прежде никогда не видела этого человека, но тут же я догадалась, кто это.
Кажется, в тот миг я вспыхнула вся — от негодования, от волнения:
— Нет, ты не подвезешь меня!
Я очень упирала на «ты», я этим «ты» хотела досадить и даже обидеть, хотя это и было мне трудно. Воспитание мешало (надо же! и так бывает!).
— Почему же? — искренне удивился он; ему и невдомек было, что кто-то может отказаться от его услуг.
Пока он удивлялся в своей роскошной машине, я раздумывала: надавать ему сейчас по этим черчиллевским щекам или обидеть как-нибудь на словах (повыразительнее сказать, чем презрительное «ты»)? Первое мне было осуществить не с руки — именно не с руки! — потому что руки мои были заняты (в одной зонтик, в другой сумка) да и толстяк из машины не выходил. Технически — невозможно надавать. Разве что ухватить за нос. Но и это я отмела: не хотела пачкать руки. И решила удовольствоваться отместкой на словах.
— Почему не подвезешь? — переспросила я с улыбочкой. — А потому что не захочешь, дружок. Не все ты обо мне выспросил, не всех обошел.
— Что же я такого не выспросил? — глаза его стали идеально круглыми; кажется, он испугался, что не предвидел чего-то, что о чем-то, действительно, не спросил.
Меня это позабавило:
— А не девочка я!
— В каком смысле? — челюсть его с подбородками отвисла.
— В самом прямом: в анатомическом, в физиологическом, в интимном — на выбор...
Он молчал, глядя на меня снизу-вверх, до побеления пальцев сжимал руль, тихонько газовал, но не уезжал.
А мне стало смешно, и я зло смеялась.
И продолжала:
— Да, да, любезный! Это правда! И знают об этом теперь трое: я да ты, да еще тот, кто нарушил мою девственность...
Кандидат скривился и взволнованно проглотил слюну:
— Ну тогда — конечно!
И он плавно тронул свой автомобиль, и быстро скрылся в завесе дождя.
Я же торжествовала, я чувствовала себя отмщенной.
— Идиот! Идиот! — я смеялась.
Однако рано радовалась... Через месяц он появился вновь — переварил и эту информацию.
Выйдя из автобуса, я шла по тротуару по направлению к театру. И не сразу заметила, что лимонный «мерседес» практически неслышно сопровождал меня.