С видом на жизнь. Дилогия
Шрифт:
Ставр сочувственно посмотрел на меня.
— Они ведь там не умрут? — я посмотрела на отца, боясь его ответа.
— Скорее всего, выживут, — он потрепал меня по голове. — Эх ты, террористка! Теперь есть за что тебя хватать.
— А что, нужно было быть покорной и сесть в вашу демиургову тюрьму?
— Дочка, ну подержали бы они тебя там пару дней, а потом наши юристы все и уладили бы.
— Под подписку выпустили? Без права выезда?
— Вета — Вета… Ты еще мыслишь как человек…
— Я и буду так мыслить, и жить так буду! И вообще,
— Почти дома. Неужели не узнаешь наш родной лес у Тусклой, где ты и родилась… Хочешь маму повидать?
Конечно! Еще и спрашивает. Я давно не видела Агенку и ужасно соскучилась. Теперь, спустя годы я понимаю, что была несправедлива к тихой женщине, давшей мне вторую жизнь. Только вечером, вдоволь наобнимавшись с мамой, наевшись и даже вздремнув, я подсела к отцу:
— И что будем делать дальше?
— Вот и я думаю… — Ставр сидел, измеряя отсутствующим взглядом просторы за стеной избы.
— Меня ведь не оставят в покое?
— Сложно сказать. Видимо, ты их удивила чем-то. Что ты делала такого?
— Пела, как обычно, подыгрывая нитями силы.
— Но в здании гильдии их нет.
Я пожала плечами:
— Я видела. Правда, они разноцветные и исходили из сидящих там демиургов.
— Ох, Вета! — Ставр схватился за голову. — Это не линии силы. Вернее, линии как раз таки силы, только не мира, а каждого этого демиурга. А ты их использовала по своему разумению…
— Этого делать нельзя?
— Этого сделать невозможно… Ну по крайней мере, было невозможно до сих пор.
Я только развела руками, мол, чего хотели, то и получили. Нечего было меня провоцировать.
— теперь понятно, почему они тебя испугались.
— Испугались?
— Конечно, иначе зачем нужна была вся эта чепуха с контрабандой и терроризмом.
— Они упрячут меня?
— Скорее всего, будут изучать.
— Ни за что! — я аж подскочила. — Отец, они ведь и сюда заявятся.
— Да, и очень скоро. Но время у нас по — разному течет. Пока они там насовещаются, у нас будет месяц — два. Что-нибудь придумаем.
— Я не хочу его терять! — я встала со старенькой скамеечки и прошлась по комнатушке. — Отправь меня к Астелиату…
— Ты все-таки решила замуж выйти?
— Ты против?
— Нет… — Ставр улыбнулся. — Только тебе решать, как жить дальше. Но любовь… Она ведь проходит… А тебе нужно думать о другом. Ты практически бессмертна. Если у тебя появится семья, то очень тяжело будет смотреть на ее гибель.
— Я не хочу об этом думать, — вздрогнула я и поежилась как от холода.
— Тем не менее, это так. У меня давно нет друзей или любимых людей. Они все ушли, несмотря на мое нежелание. А заводить новых страшно, потому что гибель каждого — смерть твоей души.
— Вот так вы, демиурги, и черствеете душой! — мне вообще была непонятна позиция отца. Его миры умирали, находились на грани войны и гибели, а он даже пальцем не пошевелил, чтобы спасти их. Ставр на мою тираду только рассмеялся, а мне стало обидно. — Я бы тоже в этих иллюзиях умерла,
— Так ты и умерла, причем не один раз… — напомнил мне отец.
— Ага, и я о том же! Думаешь это легко, просто и очень приятно? Особенно, когда не знаешь, что это не настоящая жизнь! Так недолго стать и хроническим самоубийцей!
Ставр поморщился:
— Вета, иллюзии — это наука. Правда, кроме тебя пройти ее не удалось никому.
— А много их было?
— Я знаю только троих. И все они были моими детьми…
— Ты им не помог?
— Я пытался, но они не верили, что все вокруг — иллюзия.
— Почему?
— Может, потому что только у тебя были друзья, которые смогли дойти до сирен, не пожалели своей жизни, чтобы предупредить тебя.
— Ты говорил, что иллюзии учат. И чему?
— Жизни… — просто ответил отец.
— Разве можно научиться жизни?
— Можно, конечно! Люди и то учатся, правда, до самой старости. А когда она приходит, поздно уже что-то менять. В иллюзорный мир изначально может попасть только потомок демиурга. Это следует хотя бы из того, что Цветок может только он открыть. И Цветок сам наказывает: придумывает ситуации, исходя из памяти крови и знаний мира, и заставляет их проживать. Вот ты чему-нибудь научилась?
Я попыталась воскресить в памяти то, что произошло:
— Трудно сказать… Я заметила одну странность: все мои иллюзии так или иначе были связаны с вопросами жизни. Мне все время казалось, что меня испытывают. Смогу ли я убить других, смогу ли убить себя, смогу ли доверять чужим людям или лучше доверять только себе. А любить? И что несет за собой эта любовь?
— И какие выводы ты сделала?
— Я стала меньше ценить жизнь. Она как будто школьная тетрадь. Получишь двойку, выкинешь и начнешь другую. А ведь это не так. Даже если ты бессмертен, нельзя жить начерно, потому что теряются те черточки тебя, твоей души, которые и делают тебя человеком. Кроме того, когда ты не ценишь своей жизни, то и жизни других для тебя пустой звук. Я теперь могу убить! И меня это так не ужасает, как раньше. И это тоже плохо. Я ведь даже не задумалась там, на Актавии… А ведь они могли погибнуть, если не погибли. И сколько там трупов? Десять — пятнадцать? За мою гребаную свободу?
— Ты не можешь сравнивать?
Почему? Потому что я — демиург, а они — нет? Это не честно!
Последние слова я уже выкрикивала, старательно сдерживая дрожь в голосе.
— Я очень рад, Вета, что ты, несмотря на многие уже прожитые годы и перенесенные испытания так и осталась ребенком. Только ребенок может стремиться к справедливости, не осознавая, что она есть, действуя по одному ему известному принципу измерения ценностей.
— А потому я хочу к дочери! К Астелиату! Я хочу к друзьям! Пусть они умрут раньше меня, но я буду радоваться каждому моменту, проведенному рядом с ними! И я выйду замуж! И у меня будет семья! — я помолчала, подумала. — Пусть даже где-нибудь в темной пещере.