С Востока свет. Проза татарских писателей
Шрифт:
– У тебя хорошее настроение, что, приснился волшебный сон? – сказал мужчина.
А ведь и правда, её сегодняшний сон был удивительным. Будто бы Шакира провалилась в груду золота и барахтается, не в силах выбраться. Но разве возможно, чтобы золото задавило кого-то насмерть?! Это просто намёк на будущее. Значит, её дальнейшая жизнь пройдёт в богатстве и довольстве.
– Так нам и не довелось смотреть чудесные сны вместе, на одной подушке, Шакира. Прости…
Адель, как всегда, был неуместен со своими разговорами.
– Ради бога, не порти мне настроения. Надо было мне нанять такси… – надулась женщина.
– Ты меня не поняла, Шакира. Я ведь сказал: «прости».
– Ты правильно делаешь, что ставишь точку, – ответила женщина, нисколько не смущаясь услышанным. – Мы с тобой не пара. Особенно с этого дня. Я ведь собираюсь породниться с людьми благородного происхождения. Сват мой – один из самых богатых людей. А кто твоя новая подружка?
– Она? Она – обыкновенная учительница.
– Хи-хи! Хорошая пара – кулик да гагара!
Когда Шакира смеялась против желания, у неё некрасиво морщился подбородок. Вот предательский подбородок! Как бы женщина ни старалась не подать виду, на душе у неё заскребли кошки. Как легко её заменили другой! Без всяких страданий, терзаний, угроз повеситься и покончить с собой…
– Я бы, конечно, пожелала тебе счастья, но какое уж счастье может быть у нищих. Оба вы…
– Может, – сказал мужчина. – Надо только чуть умерить свои желания.
– Фи, философ несчастный, – презрительно ответила женщина. – Давай, помоги сегодня, а потом проваливай к своему умеренному желанию!
Вернувшись с рынка, Шакира сухо сказала:
– Смотри, неси коробки аккуратно!
Эдуард по-прежнему крепко спал. Уже пора бы ему и встать! Что он наденет, каким одеколоном надушится? – ведь ещё ничего не решено.
– Сынок, вставай, давай вставай! – женщина постучала в дверь сына. В комнате царила странная тишина. Эдуард никогда не спал так долго. Что-то тут не так… И вчера, когда она сказала о гостях, сын как-то подозрительно быстро смирился. И про Китай не стал говорить, и про всяких там Нэлли…
– Сынуля!
Странно, комната была не заперта и… внутри была пуста. На аккуратно заправленной кровати, словно чайка на волнах, лежал белый листок бумаги. Это был пугающий расклад. Когда сын не мог победить её в словесном споре, он «разговаривал» с нею посредством писем.
Шакира подлетела к записке и принялась читать.
«Мама! Счастье не только в богатстве, мама! Ну как можно продать свою свободу и добровольно сделаться рабом?.. Это следствие твоего безверия, мама. Если бы ты благодарила Аллаха, читала молитвы, может, избавилась бы от этой своей болезни – жадности, мама. Если обижаю тебя – прости. К девушке (или женщине), которую ты мне насильно навязываешь, у меня душа не лежит, хотя тебе она и нравится. Впрочем, ты ведь хотела женить меня на её деньгах. Мой любимый ангел – это Наиля, девушка из Балтасей. Мы шутя называем её Нэлли. То, что я хорошо говорю по-татарски, – результат её стараний. Она меня научила. Наиля три года преподавала татарский язык у себя в районе. Теперь мы вместе – Наиля из Америки, а я из Казани – направляемся в Китай. Когда ты будешь читать это письмо, я уже буду в поезде. Не сердись, мама. Каждый должен жить в соответствии со своими мечтами, своими планами. С надеждой на будущие встречи: твой сын Эдуард».
Женщина задохнулась от злости, лицо её побелело. Ей захотелось догнать сына и колотить его, бить головой об пол вагона, в котором он уезжал от неё. Скотина! Бежит от собственного счастья! Вот уж действительно, если ты – потомок необразованных
– Почему ты плачешь, Шакира?! – удивлённо спросил Адель, зайдя в квартиру с очередной коробкой в руках, и обнял её за плечи.
– Ты пока постой в подъезде, ладно?
Густая тушь, стекая с ресниц, прочертила чёрные борозды на её припудренных щеках, и Шакира на глазах менялась… А это для неё было уже настоящей трагедией…
Человеку вовек нет покоя: всю жизнь он пытается утихомирить свою мятущуюся душу. Суетится, желая поскорее залечить свои раны, быстрее исправить ошибки.
А душа словно дразнит и продолжает создавать одну проблему за другой. Потому что она – не из этого бренного мира. На эту суматошную и грешную землю её прислали на время, а потому душа, устав от тесноты, мелочности, всё время стремится куда-то в неизвестность.
И у Нисы есть раны, и у Нисы были ошибки. Только она ничего не исправляла, ничего не лечила. Событиям, случившимся в лесу, она по-философски дала очень простую оценку: два дня – это всего лишь два жёлтых листка, сорвавшихся с древа жизни. И только… Если Сафаров заперся в этом своём лесу, где нет ни дверей, ни ворот, ну и пусть его! Почему это Ниса должна копаться в чужих тайнах?! «Воинский долг» она, конечно, не выполнила. Но ты же – писатель, так что давай, напряги свою фантазию! Например: Сафаров не смог тянуть воз или на чём-то «погорел»… Нет, подобные предположения – явная небылица, и Шахриев на такую дешёвку не клюнет. «Жди…» А чего? Ждать, пока буря налетит, да? Ждать, когда ещё есть возможность унести голову подобру-поздорову? Точнее, не голову, а сердце… Стрела любви прежде всего впивается именно туда. Ах, глупая женщина! Раньше ты лепила мужские образы так же, как пчела из тысяч цветов собирает мёд, а теперь оказалось, что один из них – настоящий! – живёт в лесу… Но читатель не поверит в это. Скажет: «Такой мужчина на земле не существует, это сладкий плод твоей фантазии». Но тётушка Анна? Айдар? Длинноногая? И, наконец, Сандра-Александра? Они тоже – фантазия писателя? Сандра тогда проводила её, прячась в тени сосен. В её глазах была смесь интереса и ненависти. Кто может понять состояние влюблённого…
Снова вернувшись в городскую суету, Ниса первым делом заехала к Шакире. Подруга почему-то всё время звонила ей по телефону и плакала. А ведь душа её всегда была словно высохшее озеро. Откуда же теперь взялось столько слёз?
Ниса подругу не узнала. Шакира и сама застеснялась своего вида:
– Что-то я сегодня совсем расклеилась… – И по её лицу, бесцветному, как застиранное полотенце, снова покатились слёзы.
– Ничего, человек должен чаще бывать в своём естественном виде.
Ниса пыталась утешить.
– Ты про меня и Сандугач что-нибудь написала, что ли?
– Ты же себя и так знаешь, Шакира.
– Чёрта с два я знаю! Вот уже тридцать лет я каждый день рисую себе лицо. Я, наверно, уже извела тонны краски. Зачем?! Для чего?! Знаешь, чего я больше всего боюсь, проснувшись утром? Что какой-нибудь мужчина увидит меня ненакрашенной! Мне мама говорила: «В Судный день восстанешь со своим намазюканным лицом и будешь держать ответ как грешница, которая пытается исправить то, что дал Господь».