С высоты птичьего полета
Шрифт:
По рабочим комнатам расхаживает Жоэль Тулуз. В брюках и полусапожках тонкой фигурой она напоминает подростка, походкой – наездницу, спрыгнувшую перед этим с коня. Незримый хлыст в её руке будет казаться всё реальней, а образ ранимой беременной растворится и пропадет. Но иногда, улыбаясь, она ещё будет выглядеть хрупкой птицей, опустившейся в неотесанный мир, пока облик укротительницы не заслонит всё.
Сначала все собираются в зале. Прибывших и «прежде всего тех, кто здесь впервые», приветствует мсье Шапп. Мадам Тулуз как всегда начинает с погоды: «Сегодня хорошая погода… Надеюсь, что встреча будет проходить в солнечной обстановке… Позвольте представить специалистов…» От нас выступает Богомолов – представитель Главкосмоса. Он возглавляет нашу делегацию. Он говорит «поработали»
Расходимся по комнатам. Появляются представители «Аэроспасиаль», распаковываются ящики, и на столах возникают узлы крепежной платформы – того самого основания, которое сцепится с поручнями станции. Они нам не нравятся. Плюсы их – тарированное усилие, предохранительные чеки и прочее, и прочее, но ручек уж слишком много. Оснащённая ими платформа выглядит как Шива восьмирукий. К тому же нужен защитный чехол. Конструкция должна годиться и при разбросе высоты поручней.
Начинается работа, в которой нельзя, невозможно перечёркивать всё сделанное, возможен ведь и свой, французский вариант. Мы ценим труд и изобретательность наших зарубежных коллег. Но как нам быть? У нас просто не хватает времени, и приходится браковать только явно негодное и, в душе поеживаясь (ох, как будут нас позже ругать космонавты и узкие специалисты), идти на компромисс и принимать более или менее годящееся. Не переделать всего, слишком короткий срок, и волей-неволей приходится выбирать между Сциллой желаемого и Харибдой возможного.
Французы активно сопротивляются, но появляется конкретный конструктор Пьер Пикар. Он понимает нас, и как в припеве санкюлотской песенки (Са ira) дело идет на лад: предусматривается и подстройка замков под возможный поворот поручней, и регулировка зазоров с помощью винтов. Словом, идёт конкретная работа с редкими паузами, когда все высыпают в чудесный гостиничный холл. Здесь на решетке гигантского очага лежит двухметровое полено, над которым огромный раструб вытяжки. Тут же столики, и за стойкой подают кофе и сок. А полпервого мимо желтого цветущего кустарника и постриженной стенки в блестящих, жестких, благоухающих листьях мы отправляемся в «конюшню».
Возможно, когда-то это была действительно конюшня, а точнее зал, в котором мы обедаем, сработан под неё. Сначала входишь в большую прихожую с настоящим очагом, с блестящими медными кухонными принадлежностями, развешенными по стенам, с огромным прозрачным аквариумом с настолько чистыми стеклами и водой, что просто не видишь границы воды и воздуха.
В аквариуме по углам, как боксёры на ринге, застыли омары. Их клешни предусмотрительно стянуты чем-то вроде лейкопластыря. И нам, видно, следует стягивать «клешни» взаимных притязаний и помнить, что легче всего критиковать, а без обоюдного согласия у нас просто не выйдет ничего.
Обеденный стол для нас накрыт в зале, где стены расписаны под стойла, развешены сбруя, седла, под потолком люстры – колеса настоящих телег. И там и тут из-за коновязи смотрят на тебя симпатичные лошадиные морды. Обед для французов – священнодействие, а нас тянет продолжить разговор о деле по нашей привычке работать и за едой. Салат, паштет, горячее без первого, по полю стола расставлены бутылки с сухим вином. Мы пытаемся щадить переводчицу. У нас переводчицей Елена (Елена Прекрасная, как мы её зовем про себя). Она действительно хороша, но той опробованной рекламной красотой, что часто смотрит с обложек журналов. Для переводчиков и обед – работа, не прерывается разговор, и часто тарелки их уносят нетронутыми.
Французы искусны не только в еде. Своим поведением они как бы поощряют тебя на разговор, реакцией, отзывчивостью, а человеку свойственно покрасоваться перед окружающими. Ловлю себя на этом: хочется понимать с полуслова, рубить гордиевы узлы, а приходится переспрашивать, уточнять, несколько
Мне нравится строить сценарий делового разговора (сказался, видимо, ВГИК) с вступлением, паузами, оговорками, создающими эмоциональный настрой. Создать атмосферу коллективного творчества – не менее важно, чем отстоять целесообразное техническое решение. И я не люблю, когда со стороны вмешиваются в разговор. Такое случается редко. Начальство, видно, понимало, как можно «убить» разговор. В короткое время встречи нужно обсудить множество вопросов, принять организационное решение, связанное с изготовлением и поставками, в понятном виде записать всё в протокол.
Но назидательно изрекая, порой красуешься, как актёр, зато потом становится стыдно и хочется выглядеть непременно достойным представителем страны. Не мельтешить, а быть уверенным, смелым и веселым. Французы легко понимают шутку, ведут себя непременно с тактом. Со стороны наш деловой разговор из-за обилия специальных терминов, должно быть, напоминает камнепад: Гучи, РК, КП, ШКП.
Вечерами мы бродим по городу. Магазины в семь закрываются, и улицы пусты. Мы одни в недавно шумевших, а теперь словно вымерших руслах города. Оживление на площадях Вильсон и Капитоль, особых участках кольца у кафе да при вокзале.
В конце центральной Эльзас-Лорен, там где она упирается у бульварного кольца в огромный универмаг «Лафайет», размещается садово-огородный магазин с лопатами, косилками, яркими пакетиками на витрине. Если от него пойти по узкой изогнутой улице, то увидишь муниципальную библиотеку и возле неё учащуюся молодежь. И здесь они парами, и в читальный зал идут в обнимку, и учат, наверное, вместе, склонившись друг к другу, tete-a-tete (буквально: голова к голове).
Хорошо посидеть в скверике у фонтана, в который выдвинулся донжон Капитоля с его неповторимой de la Vis – башней, которая стала уже символом начала воздухоплавания. С трех сторон скверика – улицы и на той части его, где Эльзас-Лорен, у памятника Жоресу, у автобусной остановки всё ещё толпится народ. Не велик, но красив этот клочок зелени в городе. Несколько водяных струй бьют среди каплеобразного водоема. Через крохотный, соединяющий водоемы ручеек перекинут идиллический мостик с деревенскими деревянными перилами, но, потрогав их, убеждаешься, что это бетонное литье.
Исторические здания Тулузы построены примерно в одно и то же время. Расцвет города был связан с изготовлением пастельных красок в XVI веке, когда крупнейшие тулузские промышленники и торговцы – отцы города сказочно разбогатели. Они сохранили от разбазаривания свое богатство и передали его следующим поколениям, увековечив себя в зданиях – отелях «Ассеса», «Мансенкаль», «Берню» и других, украшающих сегодня город.
Если пройти по бульварному кольцу мимо кафе «Антрекот» и «Гиппопотам» и выйти к его пересечению с аллеей Жореса, то здесь, на уличном перекрестке, напротив квартиры мсье Мамода, расположены два чудесных кафе. В одном из них множество одинаковых абажуров, а рядом вытянутая, как пенал, сувенирно-журнальная лавка с традиционной кассой у входа и обилием мелочей – зажигалок, ручек, брелков, флаконов с фиолетовой туалетной водой – сувениром Тулузы, а дальше стены из журналов и газет. Автомат перед входом определяет желающим их сексуальные возможности. Нужно бросить в прорезь два франка и сунуть палец в отверстие на табло, и автомат оценит ваши сиюминутные способности и известит вас об этом даже в картинках. Рядом с ним другой автомат, готовый за копеечную плату отпечатать ваш гороскоп. И вообще здесь вход в корпуса астрологии, а внизу, у разнообразных игровых автоматов коротают время подростки.
Гуляя по городу, мы забредали и на вокзал. Перед ним мрачные районы. На одной из маленьких здешних площадей дежурила молодая женщина в супермини-юбке с маленьким пуделем, вопросительно заглядывающая в глаза проходящих: «Да, мсье?» В последнем квартале прямой, ведущей к вокзалу улице Баяр к тебе пристают панки. Совсем опустившиеся, они сидят у стен – то ли выпившие, то ли уколовшиеся, другие воинственно пристают к прохожим; стриженые, бритоголовые, в чернильных пятнах головы, с одинокой челкой или длинным хвостом.