С запахом лаванды и пепла

Панина Светлана

Наблюдаю, как он поправляет плед, берет книгу, подкладывает под спину подушки. Мне хочется расспросить больше, допытаться до правды, мама всегда увиливала и напускала туману. Но я вижу грусть в дедулиных глазах и усталость на его лице. Тема явно неприятная, а такое активное и эмоциональное утро его утомили, хоть он и пытается это скрыть.

– Ванная там?

– Да-да, там все готово, и полотенце я принес. Потом научу, как пользоваться газовой колонкой. Я чуть полежу и заварю чайку. У меня хороший сбор есть, с крымскими травами.

Я киваю.

Чай я могу и сама заварить, да кто мне даст. Гляжу на дедулю еще несколько мгновений и скрываюсь в ванной. После двух дней в поезде в душ реально хочется.

Глава 2. Первый звоночек

В ванной моя совесть получает очередной повод для терзаний – на стиральной машине лежит фен Дайсон. Новый, еще в коробке, трогательно перевязанной атласной ленточкой. Гоню мысли о цене и прощальных жестах, но глаза все равно наполняются слезами. Дедуля не просто старается, чтобы мне тут понравилось, он готов в лепешку расшибиться. А я злилась на него с мамой из-за того, что придется ехать в Севастополь. Мне было до остервенения обидно, что приходится так круто менять жизнь. Казалось, меня наказывают за что-то, если не родные, то судьба. Теперь хочется побиться головой об стену.

Мою волосы тщательнее обычного, потом долго стою под теплыми струями, позволяя воде просто бежать по телу, успокаивая. На душе паршиво, а в голове сумятица – я многого не могу понять, вопросы только множатся. Шагу не ступить, чтобы не наткнуться на фамильную тайну или странность – скоро начну бояться открывать шкафчики и разглядывать старые фотографии. Сказать, что я от этого устала – ничего не сказать. Но и повлиять не могу. Единственное, что мне доступно – злиться от бессилия. Наседать на больного дедулю с вопросами я точно не смогу, особенно после всех его стараний.

Первое, что понимаю, когда выхожу из душа – в доме негромко играет музыка, “Words”, тот самый альбом F.R. David, что я хотела послушать. Второе – к дедуле кто-то пришел. Гостя пока не вижу, лишь слышу голоса. От неожиданности замираю и прислушиваюсь.

– …немного усовершенствовали формулу, – голос мужской, низковатый на мой вкус, но приятный, звучит сдержанно, даже отстраненно, эмоции где-то есть, глубоко, но воли им не дают. Так говорят с тем, кто сильно тебя обидел и не заметил этого. А еще так врачи иногда общаются с пациентами. – Но гарантий никаких, не знаю, насколько хватит эффекта.

– Главное, чтобы хватило до зимы, – тихо говорит дедуля.

До зимы? Я вдруг понимаю, о чем они. Холодок бежит по спине и уши на мгновение закладывает. Они про дедулину болезнь? Это значит, столько времени ему осталось? До зимы какая-то пара месяцев!

Дедуля произносит что-то тихо и неразборчиво. Мне даже слышится “мантикора” – бред какой-то. Гость вздыхает.

– Да, но что делать. Гера использовал последний резерв. Если это не поможет… На крайний случай у вас есть средство…

– Нет. Пусть останется для Яны. Да и не поможет оно.

Что для меня останется? О чем он? Внутри все

ледяное, ноги и руки едва слушаются, но заставляю себя сделать шаг, потом другой. Иду, на ходу подсушивая полотенцем мокрые волосы и изо всех сил стараясь выглядеть беззаботно, – разговор ведь не предназначался для моих ушей. Так и выхожу в гостиную.

– Гектор, спасибо, – говорит дедуля. – Пусть мы делаем одно дело, но все же… Знаю, чего тебе это стоило. Я это ценю…

– Да, мы делаем одно дело… – сухо соглашается гость и вдруг смотрит на меня в упор. Странно смотрит… В его взгляде столько всего: и смущение, и жалость, и недоверие, даже злость. Эмоции меняются, как узоры в калейдоскопе.

Обдумать не успеваю. Ловлю его взгляд, замираю, как кролик перед удавом, и понимаю третью вещь – я попала. Просто влипла! Чувствую, как щеки становятся пунцовыми. Парень… нет, это слово ему не подходит, на вид дедулиному гостю около тридцати. Мужчина. Высокий, мускулистый – не качок, совсем нет, но видно, что сильный и тренированный. Его лицо почему-то кажется знакомым. Аккуратная стрижка, простая, мужская, не эти модные кандибоберы из барбершопов, которые нужно два часа укладывать. И одет просто: отглаженные брюки, однотонная футболка, кроссы. Он весь такой: простой, без выпендрежа, но взрослый и мужественный. Всегда западала на таких мужиков.

Дедуля замечает его взгляд, оборачивается, смотрит на меня, брови удивленно взлетают. И я понимаю, что пялюсь на незнакомца, как полная дура, чуть ли не слюни пускаю. Встряхиваю сама себя, бурчу что-то в качестве приветствия и юркаю в кухню. Чувствую на спине пристальный взгляд, оценивающий, изучающий и… неприятный. Но почему?

Плюхаюсь за стол и выдыхаю. Дедуля успел подготовиться: накрыто на двоих, заварник с чаем томится под полотенцем, рядом джем, мед, масло. Беру булочку – она теплая, разогретая. Жую, не замечая вкуса.

Лекарство, значит? Причем не простое, а такое, из-за которого нужно рисковать – что еще может означать это “я знаю, чего тебе стоило”? Ну не про деньги же речь! Судя по тому, что я успела увидеть, с финансами у дедули проблем нет, да и вряд ли за него платят другие. Так что это за лекарство? Наркотик? Морфий или что дают от болей тяжелым больным? Получается, все еще хуже, чем я думала? Начинаю заводиться. Мне обидно! Я приехала помогать, в сложный для всех период, какого черта меня держат в полном неведении! Чтобы я не знала, чего ждать и к чему готовиться? И как это поможет дедуле? А мне?

Слышу, как закрывается входная дверь, и стараюсь напустить на себя беспечный вид. Когда дедуля появляется на кухне, я старательно жую сдобную булочку и лениво распутываю пальцами волосы, будто ничего меня не тревожит.

– Там в ванной фен, – его губы трогает слабая улыбка, то ли виноватая, то ли смущенная.

– Я видела, дедуль, спасибо большое! – замечаю в его руках бархатный мешочек. – Фен шикарный, но не стоило так тратиться.

– Мне сказали, это самая модная штука, все девчонки о таком мечтают.