С.Е.К.Р.Е.Т.
Шрифт:
Я, конечно, не обрадовалась, когда узнала, что он мертв. Но и не убивалась. И пребывала с тех пор в том самом отупении.
Через два дня после моего возвращения с похорон в Энн-Арбор, где я просидела одна, так как его родственники обвинили меня в случившемся, мне позвонил Уилл. Поначалу меня аж в дрожь бросило, до того его голос напоминал голос Скотта – правда, был внятнее.
– Кэсси Робишо?
– Да. Кто это?
– Меня зовут Уилл Форе. Я владелец кафе «Роза». На прошлой неделе вы оставили резюме. Нам нужен кто-то прямо сейчас, на утреннюю и дневную смену. Я знаю, что опыта у вас мало, но ощутил при
Флюиды?
– Мы разве встречались?
– Ну, когда вы подали резюме.
– Ах да, конечно, простите, я помню. Еще раз извините, я могу выйти в четверг.
– Четверг годится. Десять тридцать устроит? Я покажу, что к чему.
Через сорок восемь часов я уже трясла его руку – и головой своей тоже, так как действительно его не помнила – хороша же я была. Теперь мы над этим подшучиваем («Ага, я тебя до того впечатлил, что у тебя это даже из головы вылетело!»), но тогда, после разговора со Скоттом, я пребывала в таком тумане, что могла поговорить с Брэдом Питтом и не заметить. Так что при новой встрече с Уиллом я была застигнута врасплох его скромной красотой.
Уилл не сулил золотых гор: кафе находилось чуть к северу от людных мест и не работало по ночам. Он что-то сказал о надстройке, но это было делом далекого будущего.
– Сюда приходят в основном местные. Тим и ребята из магазина велосипедов Майкла. Музыкантов полным-полно. Некоторые – увидишь сама, как придешь с утра, – дрыхнут прямо на пороге, потому что играли всю ночь. Местные сидят часами. Но кофе пьют много.
– Ну и отлично.
Профобучение свелось к вялой экскурсии, в ходе которой он показал мне, как обращаться с посудомоечной машиной и кофеваркой и где хранятся моющие средства.
– Городские правила требуют зачесывать волосы. Остальное меня мало касается. Формы у нас нет, но во время ланча только и успевай поворачиваться, так что оденься практично.
– Практичность – мое второе имя, – сказала я.
– Я буду делать ремонт, – сообщил Уилл, когда обнаружил, что я гляжу на трещины в плитке и на разболтанный потолочный вентилятор.
Заведение повидало виды, но было уютным и находилось всего в десяти минутах ходьбы от моего жилья на пересечении Чартрес-стрит и Мандевилль-стрит. Уилл объяснил, что название «Роза» дано в честь Розы Нико, бывшей рабыни, которая продавала с тележки на улицах Нового Орлеана свою собственную кофейную смесь. По словам Уилла, он состоял с ней в отдаленном родстве по материнской линии.
– Тебе стоит взглянуть на мой семейный альбом. Прямо групповой снимок ООН. Все цвета и оттенки… Ну как, подходит работа?
Я энергично кивнула, и Уилл снова пожал мне руку.
После этого моя жизнь усохла до нескольких кварталов Мариньи. Ну, бывало еще, что я выбиралась в Тримей послушать Анджелу Реджин, одну из подруг Трачины, работавшую в ресторане «Мейсон», или прошвырнуться по лавочкам на Магазин-стрит, где торговали антиквариатом и товарами «секонд-хенд». Но дальше я забиралась редко и больше не ходила ни в Музей искусств, ни в парк Адюбон. Это покажется странным, но я вполне могла провести остаток жизни в городе, даже не видя открытой воды.
Я скорбела. Так или иначе, Скотт был первым и единственным моим мужчиной. Бывало, меня бросало в слезы в самое неподходящее время, в
Я погрузилась в работу. Ритм вполне меня устраивал. Позавтракать на всей улице можно было только у нас, без затей: яйца в любом виде, сосиски, тосты, фрукты, йогурты, пирожки да круассаны. С ланчем мы тоже не заморачивались: супы и сэндвичи, иногда – специальное блюдо: рыбная похлебка с чесноком, тушеная чечевица или, если Делл приходила пораньше и у нее чесались руки, джамбалайя. Готовила она лучше, чем разносила, но ей не хотелось торчать на кухне целыми днями.
Я работала всего четыре раза в неделю, с девяти утра до четырех, хотя и задерживалась, когда было нужно. Если Трачина опаздывала, я начинала обслуживать посетителей за нее. Я никогда не жаловалась. Я всегда была занята.
Днем платили больше, но мне нравились утренние смены. Я любила начинать с мытья тротуара перед кафе. Любила смотреть, как солнце играет на столиках в патио. Любила выкладывать выпечку, пока заваривался кофе и закипал суп. Любила снимать кассу и разбираться с наличными на шатком столике возле больших наружных окон. И вспоминала об одиночестве, когда шла домой.
Моя жизнь приобрела надежный, устойчивый ритм: работа, дом, чтение, сон. Ах да: работа, кино, дом, чтение, сон. Выбиться из него было бы не так уж и трудно, но я попросту не могла.
Мне казалось, что со временем я автоматически вернусь к полноценной жизни и даже найду себе пару. Настанет волшебный день, когда пустота вдруг заполнится и я заново вольюсь в мир. Как будто повернут выключатель. Мне приходило в голову продолжить учебу. Завершить образование. Но я была слишком глуха ко всему. Я скатывалась к среднему возрасту, и моя толстая пятнистая кошка Дикси, в прошлом бездомная, старела вместе со мной.
– Ты говоришь, кошка толстая, как будто она виновата, – привычно выговаривал мне Скотт. – Это не она растолстела. Это ты ее раскормила.
Скотт никогда не поддавался нытью Дикси, вечно выпрашивавшей корм. Зато меня она донимала, пока я не уступала, снова и снова. Мне не хватало воли, поэтому я и Скотта, наверное, терпела так долго. До меня не сразу дошло, что пьет он не из-за меня и не мне его останавливать, но все же я не могла отделаться от мысли, что спасла бы его при большем усердии.
Возможно, помог бы ребенок, которого он хотел. Я никогда не признавалась ему в том, что испытала облегчение, когда узнала о своем бесплодии. Суррогатное материнство стоило слишком дорого, а приемных детей Скотт, слава богу, не желал. Я никогда и не хотела быть матерью. Но жизни моей все же недоставало смысла, чего-то такого, что могло заполнить пустоту и навсегда исключить тоску по детям.