С.С.С.М.
Шрифт:
— А кормить его надо? — спросил по-ангеликански один из младших гангстеров.
— Нет, конечно! — фыркнул главный. — Зачем переводить добро на этого типа? День протянет и так, а дальше коммунисты все равно его убьют.
— Можно я его тогда кастрирую, папа? — спросил самый худенький, плюгавенький официантик. — Давно не практиковался. Ему же все равно уже не понадобится…
— Нет!
— Но…
— Нет, я сказал! Что за дурная привычка спорить со старшими?! Ладно, посмотрели на него и хватит, марш отсюда, у нас еще есть дело!
Гангстеры
— Ну что, Винченцо? Как тебе? Не сладко? А ведь я предупреждал!
***
Ночь, в течение которой Краслена охраняли два чернявых подростка, без конца игравших в карты и ругавшихся на своем родном языке, прошла в размышлениях. Кирпичников думал о смерти. Размышлял, продолжится ли борьба классов на том свете, или загробный пролетариат уже одержал победу, и поэтому подвигов там, как и здесь, совершить не удастся? А может быть, сознание после смерти распадается — и все, и пустота, небытие? Так — не хотелось. Быть казненным в качестве предателя, бесславно и нелепо, не хотелось еще больше. Краслен без конца повторял самому себе невесть где почерпнутую мысль, что смерти нет, но лучше от этого не становилось.
Более-менее отвлекали только мысли о буржуях. Получается, Свинстон, один из опаснейших капиталистов и злейших врагов рабочего класса, владелец промышленных предприятий, печатных органов и транспортных средств, нанял гангстеров, чтобы те поймали для него Кирпичникова? Но чем Краслен мог его заинтересовать? Неужели Свинстон клюнул на приготовленную для Памперса приманку и решил сотрудничать с бывшим приспешником Буерова? Выходит, листовки компартии сделали свое дело, и Краслен стал казаться буржуям ценным кадром, необходимым для борьбы с рабочим движением? О, Труд, чего только не бывает на свете!.. Впрочем, теперь уже все равно. Гангстеры сбудут Краслена коммунистам, а им он ничего не докажет. Расстреляют — будут правы. Он, Кирпичников, на месте пролетариев Ангелики, наверно, поступил бы точно так же.
***
…Сон прервали вспышка электрического света, стук внезапно распахнувшейся двери и голос — бодрый, сильный, злой:
— Ну? Он?
Краслен открыл глаза. Перед ним стояли двое — главный гангстер и рабочий в синем хлопковом комбезе и фуражке.
— Он, — сказал рабочий бандиту. И добавил, обращаясь к пролетарию: — Ну что, холуй буржуйский? Вот и встретились!
Кирпичников не стал ничего мычать в ответ. Ему с грустью подумалось, что, быть может, придется так и умереть — с кляпом во рту, не сказав больше ни слова в этом мире.
— Шесть тысяч шиллингов, — не тратя времени понапрасну, сказал главный гангстер.
— Но мы, кажется, договаривались о пяти с половиной! — возмутился представитель партии нового типа.
Его гнев показался Кирпичникову таким справедливым, что, забыв, что перед ним, возможно, будущий палач, Краслен мысленно вознегодовал на бесчестного гангстера, не ведавшего,
— Инфляция, молодой человек, — небрежно заявил бандитский "папаша". — Вы слышали сводки с биржи? Сколько стоил хлеб вчера вечером и сколько сегодня утром?
— Учитывая опасность, которую представляет этот субъект для рабочего класса, готов уплатить пять шестьсот, — сообщил коммунист.
— Несерье-о-озно, молодой человек, — протянул гангстер.
"До чего же акцент у него неприятный", — подумал Краслен.
— Пять шестьсот пятьдесят.
— Мамма мия! Какие шестьсот пятьдесят!? Да вы только взгляните, какой он здоровый, хороший, красивый!
"Он что, на базаре? Коня продает?" — возмутился Краслен про себя.
— Смотрите, не перехвалите свой товар, а то, глядишь, расхочется продавать, — сдержанно пошутил коммунист.
— Не расхочется! — противно ухмыляясь, сказал гангстер. — У нас есть еще один покупатель. Уж не знаю, чем вам так насолил этот парень, но если он попадет в лапки к Свинстону… Нет, я скажу так: в объятия к Свинстону, ибо…
— Что ж. Пять семьсот.
— …Ибо Свинстон так жаждет увидеть его в своем стане…
— Семьсот пятьдесят. Пять семьсот пятьдесят.
— Так вот, молодой человек. Если парень окажется в лапках у Свинстона, думаю, он сумеет доставить вам такую массу неприятностей, что потеря каких-то шести тысяч шиллингов покажется комариным укусом!
— Пять тысяч восемьсот шиллингов и не пенсом больше.
— Но тут уже и до шести недалеко, а, молодой человек? Может быть, округлим? Знаете, мои официанты обожают посетителей, которые говорят "сдачи не надо"! Вы ведь не будете невежей и оставите нам чаевые, а, товарищ рабочий?
— Ваши шутки абсолютно не смешны, мистер!
"До чего же не умеем торговаться мы, рабочие", — сочувственно подумал красностранец.
— Что ж, молодой человек! Исключительно из личной симпатии к Вам соглашаюсь на пять тысяч девятьсот девяносто девять! — сделал широкий жест мафиози.
Коммунист, судя по его физиономии, хотел выругаться, но сдержал себя и сухо ответил:
— Пять восемьсот. Точка.
— Будь по-вашему! Пять девятьсот девяносто! Ведь я же не жаден…
— Нет, пять восемьсот.
— Что же, вы непреклонны?
— Я рад, что вы это поняли.
— Что же, больше ни пенса?
— Ни пенса.
— Понятно. Ребята, зовите второго! — сказал, обернувшись, кому-то за дверью бандит.
Через минуту в дверь ввалился типус в мешковатом сером костюме, помятой шляпе, за ленту которой была заткнута пятишиллинговая банкнота, круглых интеллигентских очочках и галстуке, разрисованном плюшевыми медвежатами.
— Я уполномочен мистером Свинстоном… — загнусавил он, было, однако, увидев коммуниста, несколько опешил: — А что, собственно, происходит? Кто этот человек, как он относится к нашему делу?