Сабля, птица и девица
Шрифт:
— Хороша? — первым делом спросил Вольф.
— Хороша, — ответил Ласка.
— Если ты про ту девицу, что вышла из лавки перед тобой, то она ведьма.
— Как ведьма?
— Не сомневайся.
— На ней написано?
— Пахнет от нее зельями и травами. Непростыми зельями и травами. И еще от нее пахнет большими неприятностями.
— Прямо большими-большими?
— Как отсюда и до Истанбула. Чутье у меня на таких. Давай другую найдем.
— Погоди-ка. Может, оно и к лучшему, что ведьма?
— Что может быть к лучшему с ведьмой? Нам мало Колетт и Амелии?
— Пан Люциус
— Ты сейчас серьезно?
— Серьезнее некуда. Что мы будем султана жалеть?
— Хорошо. Давай сдадим Оксану султану. Ты ей сказал уже?
— Да.
— Она согласилась?
— Да.
— И не торгуется, никаких условий не ставит?
— Нет.
— Не «нет», а «пока нет». Чует мое сердце, наплачемся мы с ней. Пойдем-ка по базару, веселых теток поспрашиваем.
— Ну как? Хороша? — на ковер подсел довольный Ибрагим, — Сто хасене, и она ваша.
— Она у тебя с прошлого года. На продажу мог выставить зимой, — начал Вольф, — Сто хасене для начала торга не так уж много. Сейчас попроще невольницы идут по двадцать пять — тридцать пять. В чем подвох?
— Нет никакого подвоха, — ответил Ибрагим, и его глазки беспокойно забегали, — Мы, правоверные, друг друга не обманываем.
— Скажи-ка, друг наш Ибрагим, а ты знал, что она ведьма?
— Ох ты ж… Кто разболтал? — Ибрагим чуть не заплакал.
— Знал, значит.
— Не берете? — Ибрагим горестно вздохнул.
— Не берем, — строго сказал Вольф.
— Совсем-совсем не берете, или торговаться будете? У меня полный Крым покупателей.
— Нет у тебя покупателей. Бахчисарай город маленький, и бабы из гарема как в Серале за стеной безвылазно не сидят. Под охраной, да в город выходят. Пока ты отводил ее обратно в гарем, мы прошли по базару и осторожно разговор завели, что за девица, что за красавица.
— Неужели прямо по городу слухи ходят? Каждому встречному-поперечному весь базар уши заливает? — не поверил Ибрагим, — Я бы знал.
— Слухи по городу не ходят, — успокоил его немец, — Но если правильно выбрать тетку, начать разговор с того, что мы твои друзья, а Оксана ведьма, то можно слово за слово и просветиться, что у тебя за стенами происходит. Что интересно, хан, говорят, до сих пор про ведьму не знает. Как это, Ибрагим?
— Да вот так, — вздохнул Ибрагим и подумал, что если не берут, то можно расслабиться и пожаловаться на жизнь, — Все верно. Из-за этой Оксаны старшие жены вусмерть перессорились, а вслед за ними и остальные бабы. Одним она что-то полезное колдует, травы какие-то варит, зубы заговаривает и все такое. Другие и сами ведьмиными услугами брезгуют, и со всего гарема того же требуют. Ее только к малым детям не подпускают и к хану. Боятся. Православному, чтобы развестись, надо чуть ли не патриарху челом бить. А правоверному пару слов сказать и ненужную жену за ворота выставить. За полгода все бабы пересобачились настолько, что хан в новом дворце пару недель не появлялся. В старый дворец переехал со всеми делами, со всеми бумагами и даже казну забрал. Хорошо еще, что Сахиб-Герай не домосед, а
— Ты бы взял ее и продал занедорого.
— Я бы продал… — Ибрагим тяжело вздохнул.
— Но боишься, что тебя те бабы съедят, которым она нужна, — усмехнулся Вольф.
Понятно, что положение Ибрагима не такое уж безнадежное. Но перехитрить баб в бабьем царстве у него не хватало ума, потому что тут нужен такой специфический ум, который у редкого мужчины бывает. Чтобы принять суровое мужское решение, не хватало того, что делает мужчину мужчиной. А чтобы всех по-хорошему помирить, нужно большое доброе сердце, но евнухи смотрят на женщин как лисица из басни на виноград. Но, когда в деле ведьма, то может не сработать ни первое, ни второе, ни третье. Первейшее свойство ведьм — крутить мужчинами. Легче всего недостаточно мужественными мужчинами, но и эпические герои, бывает, на ведьмины хитрости попадались.
— Горе мне, горе! — Ибрагим поднял глаза к небу, — Зачем ты послал мне это несчастье, о Великодушный и Милосердный!
— Так отпустил бы, и пусть бежит, куда глаза глядят, — продолжил Вольф, — Тебя сильно накажут, если ведьма сбежит?
— Предлагал, — вздохнул Ибрагим, — Отказывается.
— Прямо отказывается? — удивился Ласка.
— Куда отсюда русской девице одной бежать? За околицей змей с собачьей головой ходит. Мимо змея пройдешь, так дальше пастухи, за ними Перекоп, за ним Дикое Поле. Не пройти и не проехать. Морем еще хуже. Как одна девица без мужчины на корабль сядет?
— Легко, — сказал Вольф, — Надо ей покупателей заморских найти. Красивых и богатых. Чтобы сразу с базара в Чембало, на борт и поминай, как звали. В гареме скажешь, что только что тут была. Пару дней баб подурачишь, потом розыски начнутся. Спишешь, что ведьма, что сбежала. А что не видел никто, так ищите у змея с собачьей головой в брюхе. И все, что тебе за нее дадут, себе в мошну положишь, а не в казну, которая у тебя под отчет.
— Слушай, немец, ты думаешь, мне самому это в голову не пришло? Почему я вам так легко ее показываю? Как раз потому, что вы заморские.
— И не первые.
— Даже не вторые. С месяц назад венецианец приценивался. Не приглянулся. Оксана ему говорит, ведьма, мол, я, сглаз и порчу навожу. Он перекрестился и ушел.
— Десять хасене, — сказал Вольф.
Наступила пауза.
— Восемьдесят, — выдохнул Ибрагим.
Вот теперь начался торг. Но не базарный, со скороговоркой, размахиванием руками, очернением товара и призыванием в свидетели прохожих и Аллаха, а аргументированный, с неспешными глотками чая из пиалы и просчитыванием других вариантов сделки.
— Тридцать хасене? По рукам? — выдохнул Ибрагим.
— Двадцать восемь — последняя цена, — сказал Вольф.
— Двадцать девять, — ответил Ибрагим, — И то из большого-большого уважения.
— Без ножа режешь. Двадцать девять.
Денег оставалось маловато, но приемлемо. Одолжить лошадей до Чембало, да нежадному корабельщику за перевоз заплатить. Правда, в Истанбуле, как в центре мира, можно продать все, что угодно. Хоть московскую шубу.
— Боязно мне, — сказал Ласка по-немецки, — Нутром чую, что-то пойдет не так.