Саблями крещенные
Шрифт:
Брови де Конде медленно поползли вверх. И не только в связи с сообщением о поместье у стен Шварценгрюндена. Просто теперь он, наконец, понял, из каких источников и по каким каналам попадает к первому министру информация о делах на фронте и доблести казаков. Ему не трудно было определить, что и в этот раз не обошлось без «личного взгляда и особого мнения» графини де Ляфер. Ей же, очевидно, принадлежит и прошение относительно генеральского чина.
— Хорошо, — резко, властно поднялся главнокомандующий. — Я брошу к вашим ногам победу, из тех, без которой терпят поражение все наши послы. Такую победу я жертвенно поднесу вам, даже не получив подкрепления.
12
«…Что касается
9
Здесь цитируется трактат «Исследование о землях, обычаях, способах правления, происхождении и религии казаков» известного французского исследователя истории украинского казачества и путешественника, героя данного произведения Пьера де Шевалье.
Секретарь французского посольства в Польше Пьер де Шевалье отложил перо и задумчиво посмотрел в просвет между пологами шатра. Теперь солнце уже не заглядывало в походную обитель, а пробивалось почти через ее купол, наполняя сиянием и теплом.
— Вы все еще пишете, господин секретарь? — возникла в проеме шатра костлявая фигура полковника Голембского.
— Ради этого и решился пойти с вами в поход.
— Лучше полюбуйтесь утренней степью. Отсюда она видна на десяток верст. Кажется, вскочи на коня — и через час окажешься на берегу Черного моря.
Шевалье молча вышел вслед за полковником. Старый вояка прав: здесь было чем полюбоваться. Лагерь они разбивали уже поздним вечером, когда разъезды драгун сообщили, что отряд повстанцев-казаков отошел от отрогов Подольской возвышенности в степь и, судя по всему, остановился на правом берегу последней речки, за которой начиналась пожелтевшая безводная степь.
Они возводили его в спешке, после тяжелого боя с повстанцами, и Шевалье даже не успел осмотреть местность. Этот, на удивление высокий, холм, настоящую степную гору, они с полковником избрали, только исходя из канонов походного лагеря: с холма легче командовать войском и на нем же легче защищаться.
Теперь же с этой возвышенности, словно с высоты птичьего полета, Шевалье видел, как в высокой траве по-муравьиному сновали по вновь проложенным тропам польские солдаты, тащились на водопои лошадиные коновязи, гарцевали у склона извилистого оврага, будто на берегу Рубикона, драгуны дозорной десятки. Желтая степь, желтовато-синее небо, желтые склоны оврагов… И лишь где-то там, в немыслимой дали, между редкими и, очевидно, чахлыми кронами деревьев, вспыхивала на солнце дымка речного плеса. Но за ним уже властвовали заставы казаков.
— Так, мы все-таки решимся преследовать их, полковник? — поинтересовался Шевалье.
— Не терпится побывать в самой гуще сечи? — осматривал степную рощицу в подзорную трубу Голембский.
— Если уж меня потянуло в поход, то хотел бы видеть казаков в бою.
— Только казаков?
— Судьбе было угодно, чтобы я стал их историографом [10] .
Голембский громоподобно расхохотался.
— Историографом этих бандитствующих голодранцев?! Мне жаль вас, майор
10
Пьер Шевалье действительно считал себя историографом украинского казачества. И хотя труды его бедноваты для того, чтобы представать по-настоящему научными и серьезными, тем не менее они остаются важным свидетельством очевидца, которое и ныне почитаемо многими украинскими и зарубежными исследователями.
— У вас и своих историографов хватает. А у этого мятежного войска я — первый, — сдержанно объяснил Шевалье, считая, что не видит здесь предмета для спора. — Кто знает, может, это уже не просто войско, а особый народ.
— Не народ и не войско — такой ответ вас, историографа казачьего разбоя, каковым вы и войдете в историю, устроит? — довольно суховато, хотя и без особого раздражения, спросил Голембский.
— Каковым я войду в историю, этого пока не знает даже сама история. Скажите лучше, что это за холм мы отыскали посреди степи? Не кажется ли вам, что склоны его слишком симметричны, чтобы быть естественными? Да и вершина представляется мне творением скорее человеческих рук, чем божьих.
— Русичи называют эти холмы «могилами».
— Могилами? Но чьими? Казачьими?
— Попадаются и казачьи. После очередного разгрома этих шаек польскими войсками трупов обычно появляется очень много. Но данная могила, как мне кажется, осталась здесь еще со времен Аттилы. Часто они называют такие могилы «скифскими».
— То есть перед нами Страна Скифских Могил. Как считаете, можно так назвать саму Украину?
— Для названия книги прозвучит довольно загадочно. Но если бы мне дали побольше войска, я бы не только истребил все их степное отребье, но и превратил бы эти края в одну огромную скифскую могилу. Возможно, тогда Польша, наконец, вздохнула бы с облегчением и зажила нормальной жизнью, не зная постоянного страха перед этим бунтарским племенем.
Шевалье искоса взглянул на Голембского и вновь устремил свой взор вдаль. Он не впервые в Польше, но только сейчас начинал по-настояшему понимать, сколь сложными являются отношения между Польшей и Украиной, польской шляхтой и украинским дворянством, православной и католической церквами.
«А ведь, создавая свою книгу, ты до сих пор так или иначе оставался на стороне короля, на стороне Польши, — сказал себе Шевалье. — Ты слишком коронопослушен, чтобы по-настоящему понять смысл и дух казачьей вольницы, — вот что тебя губит. И еще… Работу над книгой тебе следовало бы начинать из описания бытия Запорожской Сечи, находясь в казачьих “таборах”, а не у теплых каминов французского посольства в Варшаве».
— Как считаете, полковник, повстанцы осмелятся напасть на наш лагерь?
— Вряд ли. Будь это запорожские хоругви, возможно, и решились бы. Но это повстанцы. Казаков среди них не более двух десятков. Остальные — взбунтовавшиеся подольские крестьяне и ремесленники, большинство из которых и саблю в руке держать не умеют. Косами воюют.
— Именно кос ваши драгуны, насколько я понял, больше всего опасаются, — вежливо, хотя и совершенно некстати, напомнил полковнику Пьер де Шевалье. — Просьба к вам, господин Голембский: если в ваших руках окажется кто-либо из примкнувших к мятежникам казаков, потрудитесь передать его мне. Вы отлично понимаете, насколько важно для меня общение с ними.