Сад костей
Шрифт:
— Что дойдет?
— Ричард собирается жениться.
Джулия вцепилась в трубку, сжав ее так сильно, что онемели пальцы. В затянувшемся молчании она слышала, как сердце бьется где-то в ушах.
— Значит, ты не знала.
— Нет, — прошептала Джулия.
— Какой же он все-таки говнюк, — пробормотала Вики, горечи в ее голосе с лихвой хватило бы на обеих.
— Насколько я знаю, это было решено уже месяц назад. Ее зовут Тифания, с «я» на конце. Я хочу сказать, надо же быть такой манерной! Я не в состоянии уважать мужчину, который женится на Тифании.
— Не понимаю, как это могло случиться так быстро.
— Ой,
Джулия сглотнула.
— Мне сейчас не хочется это обсуждать.
— Я должна была догадаться! Мужчина никогда не попросит развода ни с того ни с сего.
— Спокойной ночи, Вики.
— Эй! Эй, ты как, в порядке?
— Мне просто не хочется говорить. Джулия повесила трубку.
Некоторое время она не двигалась — просто сидела. Над головой по-прежнему кружил светлячок, отчаянно стремясь вырваться из заточения. Когда-нибудь он устанет. И в конце концов погибнет в этой комнате-ловушке без еды и воды.
Джулия взобралась на матрац. Когда светлячок, в очередной раз метнувшись, подлетел ближе, она поймала его. Сложив руки чашечкой, Джулия босыми ногами прошлепала на кухню и открыла дверь черного хода.
Оказавшись на пороге, она выпустила жучка. Светлячок упорхнул в темноту, он больше не мигал — единственной его целью было спасение.
Интересно, он понимает, что Джулия спасла ему жизнь? Такие пустяки — это все, на что она способна.
Джулия немного постояла на крыльце, жадно вдыхая ночной воздух, при мысли о том, что надо возвращаться в душную тесную спальню, ей становилось нехорошо.
Ричард женится.
Застрявший в горле вдох превратился во всхлип. Джулия ухватилась за перила и почувствовала, как в пальцы впиваются занозы. «И я узнала об этом последняя». Вглядываясь в темноту, она подумала о костях, которые были захоронены всего в нескольких десятках метров.
Забытая женщина, чье имя затерялось в веках. Она представила, как давит зимой холодная земля, над которой кружится снег, как сменяются времена года, проходят десятилетия, как гниет плоть и пируют черви. Мы с тобой похожи, подумала Джулия, две забытые женщины.
А я даже не знаю, кто ты.
2
НОЯБРЬ 1830 ГОДА
Смерть сопровождалась мелодичным перезвоном колокольчиков.
Этот звук наводил ужас на Розу Коннелли — она уже много раз слышала его, пока сидела у больничной койки
Арнии, промакивая сестре лоб, держа ее за руку предлагая хлебнуть воды. Каждый день колокольчики, приводимые в действие служкой, возвещали о прибытии священника, который причащал и совершал обряд соборования. Розе было всего семнадцать, однако за последние пять дней она повидала столько горя, что его с легкостью хватило бы на несколько жизней. В воскресенье, спустя три дня после рождения малыша, умерла Нора.
В понедельник — девушка с каштановыми волосами, та, что лежала в дальнем конце палаты, она скончалась почти сразу же после родов, и узнать ее имя так и не удалось, особенно в присутствии рыдающих членов семьи, новорожденного ребенка, который орал как резаный,
Но потом ей все равно приходилось возвращаться к ужасам. К своей сестре.
— Снова колокольчики, — шепнула Арния, по ее опущенным ресницам пробежала дрожь. — Кто же сегодня эта бедняжка?
Роза бросила взгляд в глубь родильной палаты, на ту постель, что поспешно отгородили занавесями. Она видела, как несколько минут назад сестра Мэри Робинсон подготовила небольшой столик, разместив на нем свечи и распятие. Священника видно не было, однако из-за шторки доносились его бормотание и запах расплавленного воска.
— По великой милости своей да простит Господь все твои прегрешения…
— Кто? — снова спросила Арния. Забеспокоившись, сна попыталась сесть на постели и увидеть то, что происходит там, за рядами коек.
— Боюсь, это Бернадетта, — проговорила Роза.
— О! Нет, только не это. Роза сжала руку сестры.
— Возможно, она еще жива. Не надо терять надежду.
— А ребенок? Что с ее ребенком?
— Мальчик здоров. Разве ты не слышала, как он плакал в своей колыбельке сегодня утром?
Вздохнув, Арния откинулась на подушку, в ее дыхании чувствовалось зловоние смерти, словно тело уже начало гнить изнутри, а внутренние органы — разлагаться.
— Значит, хотя бы это небольшое утешение.
— Утешение? Что мальчик будет расти сиротой? Что его мать провела последние три дня жизни с опухшим животом, изнывая от родильной горячки? Слишком уж много подобных «утешений» повидала Роза за последние семь дней. Если так Он проявляет свое милосердие, Роза отрекается от Него. Но в присутствии сестры она не стала богохульствовать. Именно вера поддерживала Арнию последние несколько месяцев, помогая терпеть нападки мужа и сносить те ночи, когда из-за одеяла, висевшего между их кроватями, до Розы доносился плач сестры. И чем только вера помогала Арнии? Куда смотрел Бог все те дни, пока ее сестра напрасно пыталась произвести на свет своего первенца? «Господи, если Ты слышишь молитвы добропорядочной женщины, почему Ты позволяешь ей страдать?»
Ответа Роза не ждала, его и не последовало. И только из-за шторки, скрывавшей койку Бернадетты, слышалось бесполезное бормотание священника:
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, да усмирится в тебе сила дьявола возложением рук моих и заступничеством благодатной и пресвятой Девы Марии, Матери Бога нашего.
— Роза! — шепотом позвала Арния.
— Да, дорогая?
— Я очень боюсь, что и мое время пришло.
— Какое время?
— Время священника. Исповеди.
— И какие же мелкие проступки не дают тебе покоя? Бог знает твою душу, дорогая. Думаешь, он не видит, сколько в ней добродетели?