Сад надежды

Берч Хизер

Выходящие в сад окна заливали помещение светом. На второй этаж вела лестница с двумя полукружьями перил, мраморный пол сиял, как водная гладь, и оттого сам вестибюль с потрескавшимся от времени шестнадцатифутовым потолком походил на замок морской девы.

Удивительно: дом выглядел как прежде, разве что немного обветшал и выцвел. Слева двойная арочная дверь вела в библиотеку, где стояли высокие книжные шкафы. Напротив библиотеки – гостиная с огромным камином в центре. Вестибюль по площади был не меньше городской квартиры Чарити.

– В последние годы проводились некоторые ремонтные работы.

Все гарантийные талоны и список исполнителей ваш дедушка хранил в шкафчике на кухне.

Чарити подошла к стене и провела ладонью по штукатурке.

– Я помню этот шкафчик, – сказала она и поняла, что улыбается. Она опасалась, что будет чувствовать себя незваной гостьей, самозванкой. И что теперь дом отвернется от нее, как когда-то она от него отвернулась.

Однако ничего подобного не случилось. Оштукатуренная стена была прохладной на ощупь. Указательный палец уперся в трещину. Трещины были всегда. Может, эта трещина новая. Или старая. Какая разница? Теперь все принадлежит Чарити. И трещины, и все помещения от стены до стены, от пола до потолка. Внезапно ей захотелось взять в руки тряпку. А еще чистящее средство, бумажные полотенца и ведро. Возникла острая потребность мыть, чистить, скрести. Заботиться о доме. Вернуть ему гордость и блеск.

Наверное, она произнесла это вслух, потому что Эмили ответила:

– Все необходимое для уборки на кухне. Ваш дедушка…

Чарити, осмелевшая от новой перспективы, обернулась и посмотрела ей в глаза:

– Как вы обращались к нему?

– Простите?.. – Эмили заморгала. То ли не поняла вопрос, то ли удивилась, что серая мышь вдруг обрела голос.

– Как вы обращались к моему дедушке? Мистер Бакстер? Или?..

– Джордж. Он настоял, чтобы я называла его по имени.

– Хорошо, – кивнула Чарити. – Так и продолжайте. Не нужно каждый раз говорить «ваш дедушка». Как будто он посторонний человек.

Эмили поджала губы.

– Джордж следил за тем, чтобы в доме было все необходимое для уборки. Миссис Криди кое-что докупила для вас. Миссис Криди в последние годы помогала Джорджу по хозяйству. Джордж страдал артритом, ему было тяжело одному. Луиза Криди стала дня него хорошей помощницей и другом. Она сейчас гостит у сестры в Небраске и вернется через несколько месяцев.

Сразу же все приятные мысли о доме, окнах и чайках ухнули в пропасть. Ревматоидный артрит. Даже думать не хотелось о том, что эта болезнь делает с суставами.

– Я не знала…

А хотела знать? Что бы это изменило?

– Когда вы виделись в последний раз?

– Три года назад, на Рождество. – Чарити проглотила комок в горле. – Я послала ему билет, и дедушка прилетал в Нью-Йорк. Он скрывал свою болезнь. – Она вспомнила нарядные витрины, снег, рождественские огни. Они гуляли, и он часто тер ладони одна о другую, осторожно обхватывал кружку с горячим какао или дымящимся кофе. Теперь она поняла, что у него ныли суставы. А тогда посчитала просто привычкой.

– Он очень любил вас.

Чарити перевела взгляд на Эмили. Я тоже любила его, мысленно произнесла она.

Они обходили дом, а эхо повторяло голоса и звуки шагов. Через вестибюль в гостиную, потом в библиотеку и снова обратно. Сразу за вестибюлем

находилось одно из самых любимых Чарити мест в доме – большая обеденная зона, обрамленная массивными белыми колоннами. В начале века здесь устраивали вечеринки. С одной стороны стоял огромный обеденный стол, а все свободное место предназначалось для танцев. Чарити с дедушкой нашли фотографию прежних владельцев особняка, сделанную в двадцатые годы, – мужчины в однотонных темных костюмах, женщины в свободных платьях и жемчугах до талии. Фото завораживало. Чарити так и сказала деду – вот бы войти внутрь! И тогда дедушка со своим братом Гарольдом, который часто гостил у него летом, передвинули массивный стол в то же самое место, где он стоял на снимке. Затем дед попросил бабушку включить музыку погромче, и копия фотографии – в версии 1995 года – была готова. Бабушка набросила Чарити на плечи скатерть с кистями, завернула на талии и достала из шкатулки жемчуга.

Чарити пошаркала ногой по гладкому мрамору.

– Дедушка обычно говорил, что мы стаптываем полы.

Эмили остановилась.

– Что?

– Он любил танцевать. – Чарити наклонила голову. – Спорим, вы не знали?

– Нет, – усмехнулась Эмили. – Меня он точно на танец не приглашал.

Чарити обхватила себя за плечи, покачиваясь из стороны в сторону. В памяти звучало эхо давно умолкшей музыки.

– Здесь мы танцевали. – Она прошла в центр. – Прямо здесь.

Эмили огляделась.

– Так вот почему обеденный стол сдвинут в сторону… Меня это всегда удивляло.

Чарити кивнула, довольная тем, что знает про дедушку больше Эмили. Как внучке Джорджа, ей казалось несправедливым, что в семейные тайны был посвящен посторонний человек и ничего личного не осталось.

Они продолжили обход, и Эмили нагружала Чарити всевозможными необходимыми сведениями.

– Одно из окон в гостиной не открывается. Если вы распорядитесь, я свяжусь с мастером. У Джорджа был знакомый столяр.

– Нет, спасибо, – ответила Чарити. В гостиной много окон, а она не готова к присутствию чужого человека. Дед еще был здесь; вдруг кто-то придет и украдет его душу? Она знала, что это глупо, но бороться с глупостью не было сил. Лучше пойти у нее на поводу и какое-то время в дом никого не впускать. Эмили прошла отбор. С ней она ощущала деда даже более реальным и осязаемым.

В кухне на Чарити нахлынула новая волна умиротворения. Здесь пахло бабушкиным имбирным печеньем, хлебом и старым деревом. Девушка перевела взгляд на канделябр под потолком. Паутина оплетала его, будто изящная металлическая арматура. Когда-то в канделябре горели настоящие свечи; пришло другое время, и их заменили электрическими лампочками.

– Кажется, у нас завелись ткачи, – проговорила Чарити.

Эмили стрельнула глазами вверх:

– Э… что?

– Ткачи. – Это была семейная шутка. Чарити лукаво улыбнулась и показала на канделябр.

Эмили отступила на шаг, исследуя предмет обстановки. Но Чарити уже выучила ее уловку. Когда Эмили не знала, что ответить, или сомневалась, как реагировать, она находила повод отвернуться. Очевидно, не могла сделать бесстрастное лицо. Прискорбно для юриста.

Эмили вновь повернулась к ней, нацепив победную улыбку.