Саддам Хусейн

Апдайк Робин Дж.

В соответствии с провозглашаемой им политикой, Хусейн силился продемонстрировать, что Багдад достаточно дистанцирован от Москвы. Термин «стратегический союз», который Саддам так охотно использовал в начале 70-х гг., чтобы охарактеризовать состояние советско-иракских отношений, исчез из его лексикона; он был заменен гораздо более обтекаемым определением — «дружеские отношения». Все же даже эта формулировка преувеличивала природу отношений между двумя странами после прихода к власти Саддама. Москва ему была больше не нужна. С его точки зрения, Советский Союз уже сыграл свою роль. Обеспечив необходимую военную и политическую поддержку, он дал багдадскому диктатору возможность национализировать нефтяную промышленность, а кроме того, справиться и с удручающими внутренними проблемами, и с давлением со стороны Ирана. Когда иранская угроза после Алжирского соглашения отступила, а с внутренними проблемами почти удалось справиться, Советский Союз мало что мог предложить Саддаму. Даже основная его поддержка — военная помощь — не была больше исключительной, так как западные страны, особенно

Франция, постоянно щедро пополняли иракский арсенал.

Поэтому, когда десятилетие подходило к концу, советско-иракские отношения переживали один из самых напряженных моментов. Первый крупный инцидент между двумя странами произошел уже в 1975 году, когда Советам не понравилось, что Хусейн заключил Алжирское соглашение, предварительно не проконсультировавшись с ними. В следующие годы Советы будут сталкиваться с Ираком из-за его непримиримого отрицания права Израиля на существование и из-за все большего сближения с Западом. В 1976 году Саддам приказал советскому посольству, расположенному рядом с президентским дворцом, переехать в новое помещение. Когда Советы отказались, в посольстве отключили воду и электричество. Через два года Ирак пригрозил, что разорвет дипломатические отношения с Советским Союзом, если он будет и дальше поддерживать марксистский режим в Эфиопии в его борьбе против «братских» эритрейских повстанцев, которые давно уже хотели отделиться от Эфиопии. К тому времени Хусейн упорно преследовал иракских коммунистов и открыто выступал против «экспансионистских» намерений Москвы.

— Советский Союз, — сказал он в интервью летом 1978 года, — не успокоится, пока весь мир не станет коммунистическим.

Скверные отношения между Советским Союзом и Ираком стали еще более явными после реакции Ирака на советское вторжение в Афганистан в декабре 1979 года. Тогда как другой союзник Москвы на Ближнем Востоке, Сирия, лезла из кожи вон, чтобы поддержать советское вторжение, Ирак, не колеблясь, громогласно осудил эту акцию. В то время, когда сирийский президент Хафез Асад, принимая советского министра иностранных дел Андрея Громыко в Дамаске, публично одобрил советскую позицию, Саддам участвовал во всеисламском собрании в Исламабаде, которое потребовало немедленного и безоговорочного вывода всех советских войск из Афганистана. Москва отплатила Саддаму в том же году, когда, после вторжения в Иран в сентябре 1980 года (еще один шаг, предпринятый без предварительной консультации с Москвой) она объявила о своем нейтралитете и приостановила все поставки оружия в Ирак.

В своих отношениях с Западом Саддам выбрал прагматический путь, тщательно отделяя «друзей» от «империалистов» в соответствии со своими постоянно меняющимися потребностями. Как он признал в интервью египетскому журналисту в январе 1977 года: «Мы считаем кое-кого друзьями, если наши действия или интересы совпадают, и мы обращаемся с другими как с врагами, если наши действия или интересы расходятся». В соответствии с этим, позиция его разнилась от открыто теплого отношения к Франции, сотрудничество с которой процветало, до яростных атак на Соединенные Штаты, которые он часто называл «врагом арабской нации номер один», и до демонстративной холодности к Великобритании.

И все-таки даже восприятие Саддамом Америки как врага номер один ни в коем случае не было стопроцентным.

— Разрыв наших дипломатических отношений с Соединенными Штатами, — сказал он, — это дело политического принципа. Он будет продолжаться, пока Америка настаивает на той же политике, которая побудила нас к разрыву дипломатических отношений после Шестидневной войны.

В то же время: «Мы можем без комплексов или особых угрызений совести иметь дело с любой компанией в мире на основе сохранения нашего суверенитета и законных обоюдных выгод… Иногда мы сотрудничаем с ними по стратегическим мотивам, как с социалистическими странами. Иногда мы имеем с ними дело, руководствуясь временным взаимным интересом, как с некоторыми западными и американскими компаниями».

Он говорил то, что думал. Отсутствие дипломатических отношений не мешало развитию тесных торговых контактов. С середины 70-х годов и далее иракский гражданский импорт из Соединенных Штатов значительно вырос и, в конце концов, превысил импорт из Советского Союза. К началу 1980-х гг. представительство американских интересов в Бельгийском посольстве в Багдаде, насчитывавшее 15 американских дипломатов, значительно возросло. В Иракской столице действовали приблизительно 200 американских бизнесменов. В 1977 году американский экспорт в Ирак достиг 211 миллионов долларов, через два года он превысил 450 миллионов. В 1978 году около 700 иракцев учились в Соединенных Штатах, а к 1980 году это число утроилось. Поэтому было не столь уж удивительно, когда в феврале 1979 года Саддам дал понять, что готов установить прямые дипломатические отношения с Соединенными Штатами, если это поможет арабскому миру.

Довольно интересно, что восприятие Саддамом Великобритании в некоторых отношениях было более отрицательным, чем его взгляд на Соединенные Штаты. С одной стороны, потенциальная политическая и экономическая полезность Великобритании для замыслов Саддама была заметно ниже. С другой стороны, в Ираке не забыли британской колониальной власти. Еще в большую ярость приходил Саддам оттого, что англичане охотно разрешали иракским политическим эмигрантам, прежде всего коммунистам, публично выражать свое недовольство его режимом. Так же раздражала его британская критика французской ядерной сделки с Багдадом и то, как они поступали с иракскими дипломатами, замешанными в террористических актах. Например, в июле 1978 года, после

убийства высланного иракского премьера Найифа в Лондоне, британское правительство объявило одиннадцать иракских официальных лиц «персонами нон грата» и приказало им покинуть страну. Ирак ответил тем же самым. В сентябре британский подданный был арестован в Багдаде, будто бы за экономический шпионаж и попытку дать взятку, и иракцам было запрещено выезжать в Соединенное Королевство. Была издана специальная директива, инструктирующая министерства и государственные организации не подписывать контрактов с британскими компаниями без особого разрешения властей. Через год, в мае 1979 года, британский бизнесмен был приговорен к пожизненному заключению по обвинению в «экономическом шпионаже». Это была типичная для Саддама тактика, требующая, чтобы и волки были сыты, и овцы целы: получать от Запада то, что ему нужно, но близко его не подпускать, чтобы не подорвать свою репутацию убежденного националиста. И только в июле 1979 года отношения начали теплеть: после визита английского министра иностранных дел лорда Каррингтона в Багдад Ирак снял эмбарго на торговлю с Великобританией.

Взрыв активности Саддама на международной арене затронул и Ближний Восток, где он вернулся к своей старой теме арабского национализма. Он выступил в защиту арабского дела 8 февраля 1980 года. Обращаясь к восторженной толпе на праздновании семнадцатой годовщины прихода к власти Баас, Хусейн зачитал Национальную Хартию, состоящую из восьми пунктов — тщательно разработанную программу формирования политики ради единства арабских государств. Хартия подчеркивала политику неприсоединения со стороны Ирака и, играя на чувствительной струне панарабского коллективного сознания, призывала к прекращению любого иностранного присутствия в странах арабского мира. Осуждая присутствие супердержав в регионе, он подчеркивал, что интересы арабов «могут быть защищены и осуществлены только арабами и никем другим». Затем Хартия призывала к запрещению, в соответствии с Хартией Лиги арабских стран 1945 года, применения силы между арабскими государствами: «Разногласия, которые могут возникнуть между арабскими государствами, должны решаться мирным путем, в соответствии с принципами совместных национальных действий и высших арабских интересов». Примечательно, что запрет на применение силы распространялся на страны и народы, «соседние с арабской родиной», за исключением Израиля («Естественно, — говорилось в Хартии, — сионистское новообразование сюда не включается, но порождение сионистов считается не государством, а уродливым образованием, незаконно занимающим арабскую территорию»). Хартия также подтверждала приверженность арабов международному праву, регулирующему территориальные воды, воздушное пространство и сушу «любой страны, не находящейся в состоянии войны с любым арабским государством». Хартия прокламировала необходимость тесного арабского сотрудничества в экономической, политической и военной областях, чтобы способствовать интеграции арабской нации и отражать агрессию против нее: «Арабские государства станут на путь коллективной солидарности в случае любой агрессии или насилия со стороны какой-либо иностранной державы против суверенитета любого арабского государства». Последнее положение особенно откровенно отражало основную цель Национальной Хартии. Это была решительная заявка на арабское главенство со стороны уверенного и сильного лидера. Но за всей этой показной удалью маячила серьезная, растущая день ото дня обеспокоенность Саддама конфронтацией Ирака с его крупным восточным соседом — Ираном. Упор на запрет применения силы против соседних стран должен был показать Тегерану, что у Саддама нет против него враждебных намерений. Подчеркивая обязательство арабов соблюдать международное законодательство относительно территориальных вод, он указывал, что хочет придерживаться Алжирского соглашения 1975 года насчет правил навигации в Шатт-эль-Араб. Самое главное, укрепление арабского мира в единый фронт против «любой агрессии и насилия со стороны какой-либо иностранной державы против суверенитета любого арабского государства» имело целью убедить неистово враждебного аятоллу Хомейни, что Ирак не изолирован. Аятолла презирал Саддама и его светский баасистский режим и надеялся экспортировать Иранскую революцию в Ирак с его шестидесятипроцентным шиитским населением. Саддам Хусейн хотел показать, что Ирак является «восточным флангом арабского мира» и за ним стоит поддержка всей арабской нации.

Нетрудно понять желание Хусейна произвести впечатление на Тегеран. Иранская угроза снова становилась реальностью, а Хусейн был достаточно опытен, чтобы понять все возможные последствия худшего развития событий для своего политического будущего. Пятью годами ранее ему удалось дорогой ценой купить иранскую лояльность. На этот раз, однако, он понимал, что подобных уступок будет недостаточно, чтобы утихомирить Иран. Муллы интересовались не территорией и даже не утверждением превосходства Ирана над Ираком. Они подняли ставки гораздо выше того, на что Саддам мог бы согласиться: они открыто требовали его головы.

Глава седьмая. Иран — беспокойный сосед

17 сентября 1980 года Саддам Хусейн выступил перед вновь восстановленным Национальным собранием. Лицо его было напряженным и торжественным. Он говорил медленно, время от времени жестикулируя, чтобы подчеркнуть важность сказанного. Всем слушателям было ясно, что это не обычная президентская речь.

— Частые и вопиющие нарушения Ираном суверенитета Ирака, — сказал он, — делают недействительным Алжирское соглашение 1975 года. Юридически и политически договор неделим. Теперь, когда нарушен его дух, у Ирака нет альтернативы кроме как восстановить юридический статус Ц1атт-эль-Араб, каким он был до 1975 года.