Саддам Хусейн
Шрифт:
Уступки Саддама несколько запоздали. Установив уже дату, когда иракские войска будут выбиты из Кувейта (хотя и сохраняя этот факт на тот момент в тайне), и поняв всю степень обеспокоенности Саддама, президент Буш не потерпел бы тактики проволочек, которые пошли бы на пользу иракскому диктатору.
— Коалиция дает Саддаму Хусейну время до полудня в субботу (8 вечера по иракскому времени, 23 февраля), чтобы он сделал то, что должен — начал немедленный и безоговорочный уход из Кувейта, — сказал он. — Он должен заявить публично и официально, что принимает эти условия.
Несмотря на свое безвыходное положение, Саддам не мог позволить себе столь явно подчиниться американскому ультиматуму. С его точки зрения, такая капитуляция была бы равнозначна подписанию собственного смертного
То, что Саддам примирился с неизбежностью наземной кампании, было вскоре подчеркнуто его публичным отрицанием ультиматума. Наземное сражение было его стратегической целью с самого начала войны, и хотя оно во многом потеряло свою привлекательность из-за урона, нанесенного иракским войскам воздушными налетами, Саддам считал этот вариант все же более благоприятным для своего престижа, чем безоговорочная капитуляция.
Президент Буш ответил на иракский отказ через несколько часов. В 4 часа утра (по иракскому времени) в воскресенье, 24 февраля, он объявил, что верховный главнокомандующий силами коалиции в Саудовской Аравии, генерал Норман Шварцкопф, получил указания «использовать все наличные силы, включая наземные войска, чтобы выбить иракскую армию из Кувейта». Через двенадцать часов, в своем первом официальном заявлении с начала наземного наступления генерал Шварцкопф сообщил десяткам иностранных журналистов, что наступление «идет потрясающе успешно», что союзные силы уже «достигли всех своих целей, поставленных на первый день», и что «потери были на удивление небольшими».
Несмотря на признаки головокружительного успеха союзников, Саддам еще раз призвал своих солдат предпочесть смерть унижению. Вспомнив ислам и цитируя Коран, Саддам оставался, желая по-прежнему выглядеть воинственным и непоколебимым. Он продолжал провозглашать славную победу Ирака в «матери всех битв».
События развивались столь стремительно, что отчет Шварцкопфа о кампании скоро устарел. Менее чем через сорок восемь часов сражения хребет иракской армии был сломлен. С виду мощная линия защиты в Кувейте, так называемая «линия Саддама», рушилась по мере того, как войска союзников пробивались через иракские укрепления. Иракцы сдавались в массовом порядке: к концу первого дня боя было взято в плен примерно 14 000 человек, к концу второго дня это число превышало 20 000 и росло с каждым часом. В то же время войска союзников быстро продвигались в глубь Ирака с определенной целью — дойти до шоссе Багдад — Басра и таким образом окружить элитные подразделения Хусейна, Республиканскую гвардию, дислоцированную на территории Ирака как раз к северу от кувейтской границы. Было подбито более 370 иранских танков, и, как докладывала американская разведка, не менее семи иракских дивизий (до 100 000 человек) объявили, что они больше не в силах сражаться.
Из своего бункера в Багдаде Саддам с возрастающим страхом следил за развитием событий на фронте. Рухнули не только его надежды «разбить нос» коалиции, но и «матерь всех битв» превращалась в военную катастрофу. Наступление союзников следовало немедленно сдержать, иначе оно бы закончилось не только унизительным уходом Ирака из Кувейта, но и крахом самого Саддама.
Иракский лидер сделал спешную попытку дезавуировать свою ужасную угрозу. Как и во многих случаях в прошлом, когда на карту было поставлено само его существование, долгосрочные публичные обещания и заявления выворачивались наизнанку. Около полуночи 25 февраля, приблизительно через сорок часов после начала наземной войны, государственное радио объявило иракскому народу, что «были отданы приказы нашим вооруженным
Попытка Саддама спасти свое положение была с ходу отвергнута Соединенными Штатами. Хотя сообщалось, что иракские войска разворачиваются на север, будто бы начиная отход, и хотя Михаил Горбачев лично позвонил президенту Бушу и сообщил ему, что Саддам больше не требует отмены всех резолюций ООН в качестве непременного условия, американцы отказались проглотить иракскую наживку.
— Мы не считаем, что что-то изменилось, — сказал представитель Белого дома Марлин Фицуотер, — война продолжается. Белый дом потребовал, чтобы президент Саддам Хусейн «лично и публично» взял обязательство незамедлительно оставить Кувейт и что Ирак полностью подчиняется всем двенадцати резолюциям Совета Безопасности ООН.
Это требование не могло быть более неприемлемым для Саддама. Публичное унижение было худшим из возможных исходов, не менее тревожным, чем громадные потери его армии. В обществе, где дела очень часто заменяются словами и где потеря лица — худшее бесчестье, публичное признание ошибки, столь ужасной как вторжение в Кувейт, могло представлять только смертельную угрозу для власти Хусейна. Раздутый образ непогрешимого «президента-борца», на котором он основывал свое правление больше десяти лет, заменился бы образом запутавшегося политикана, ошибочные решения которого не принесли его народу ничего, кроме страданий и унижения. Тщательно возведенный барьер всеобщего страха и поклонения, который в прошлом защищал его от критики и ответственности, был бы непоправимо разрушен.
Оказавшись между молотом и наковальней, между самоубийственными последствиями продолжения войны и неприятной необходимостью признать поражение, Саддам пытался избежать и того и другого, согласившись с американским требованием лично признать отход, но при этом сохранить в неприкосновенности свой величественный образ. В личном обращении к иракскому народу, переданном по багдадскому радио рано утром 26 февраля, он объявил, что «наши непобедимые вооруженные силы будут продолжать отход из Кувейта и закончат его сегодня».
Планомерный отход большой армии в короткий период времени, да еще и проводимый в разгаре военных действий, практически невозможен. Фактически приказ Саддама давал разрешение его войскам удирать, спасаться бегством. И все же, чтобы избежать клейма поражения, Саддам красноречиво описывал этот поспешный отход как победу Ирака, достигнутую в борьбе против всеобщего противостояния:
— Аплодируйте своим победам, дорогие сограждане! Вы выстояли перед 30 странами и тем злом, которое они сюда принесли! Вы выстояли против всего мира, великие иракцы! Вы победили! Слава победителям! Победа сладка.
Он не отказался от притязаний Ирака на Кувейт, но скорее напомнил своим подданным, что «ворота Константинополя не открылись перед мусульманами при их первой попытке». Каким бы ни было будущее Ирака, заявлял он, «иракцы не забудут, что 8 августа 1990 года Кувейт стал частью Ирака — по закону, по конституции и фактически. Они помнят и не забудут, что это положение сохранялось от 8 августа 1990 года и до вчерашнего дня, когда начался отход».
Президент Буш резко отреагировать на эту уклончивую позицию. Удовлетворительным будет только признание Хусейном своего поражения, подчеркнутое его безоговорочным принятием всех относящихся к делу резолюций Совета Безопасности. В телевизионном сообщении из розового сада Белого дома Буш доказывал, что Саддам заинтересован не в мире, а в перегруппировке сил, чтобы снова сражаться для «сохранения остатков своей власти и контроля на Ближнем Востоке всеми возможными средствами. Но этого тоже у Саддама Хусейна не получится… Коалиция будет продолжать преследовать войска с не меньшим упорством. Мы не нападем на безоружных отступающих солдат. Но не будем забывать, сколь опасными эти войска могут оказаться в дальнейшем».