Садоводы
Шрифт:
Идти было трудно, под ногами то и дело попадались куски кирпичей, вывалившихся из сводчатого потолка. Минут через десять дорога упёрлась в завал непроходимый – полностью обвалившийся потолок и часть стен не давали никакой возможности двигаться дальше.
Председатель попробовал пошевелить несколько кирпичей, однако обвал, произошедший, видимо, совсем давно, спрессовал всю эту кучу, превратившуюся со временем в монолит несокрушимый.
Прохода не было, пришлось повернуть назад.
Вздохнул Председатель разочарованно и пошёл обратно, придумывая
Первые несколько дней после приезда гостей прошли в радостной суматохе. Прекрасная погода не давала скучать – купание, грибы/ягоды, велосипеды, опять купание. Время пролетало незаметно. А на пятый день из тёмной тучи, с вечера ещё над лесом нависшей, полилось… И лилось без остановки неделю.
Ограниченные пространством небольшого домика гости через несколько дней скисли.
– Давайте поедем сегодня по музеям!!! – преувеличенно бодро предложила в очередное дождливое утро Анна. – Вы же говорили, что тут есть несколько интересных музеев.
Радости большой это предложение не вызвало, но, за неимением лучшего, было принято.
Александр пошёл заводить старенький «опель».
Однако у «опеля» было своё мнение насчёт поездки в дождь. Пожужжал он стартером и затих. Ещё раз пожужжал и опять затих. На третий раз даже жужжать не стал.
С улицы из-за забора раздался голос Председателя:
– Что, сосед, ехать куда-то собрался?
– Да вот, гостей по музеям местным прокатить решили, а машина забастовала.
– Так давай на моей поедем, все поместимся, не мучайся. Я же тебе давно предлагал.
– Ну, спасибо. Выручил, а то они совсем загрустили, дома сидючи.
Кухня-столовая.
Стол обеденный с остатками завтрака.
Семья в окна с грустью смотрит на «опель», стоящий с капотом открытым.
Понимают – не поедут никуда сегодня и опять весь день дома сидеть придётся.
Дверь входная открылась – довольный Александр с видом победителя в проёме появился и, не заходя, отрубил, отрезал, скомандовал: «Пять минут на сборы – и едем, время пошло».
Пауль хоть по-русски и не понимал, но командирские интонации в голосе уловил.
Потому, когда Анна ему перевела, слегка смягчив формулировку, встал и, скомандовав детям, чтобы те быстрее собирались, направился к двери.
Недолгой была поездка, минут через двадцать джип огромный у бревенчатого домика в конце главной улицы в Грачёвке затормозил, свернул с шоссе на крохотную парковку. Указатель на въезде предупреждал, что парковка только для посетителей Грачёвской картинной галереи, и содержал изображение эвакуатора – мол, остальных увезём немедленно. Приученный к выполнению закона Пауль с сомнением посмотрел на знак запрещающий, жене на него показал. Анна в ответ рукой махнула и успокоила мужа – нам можно.
– Да и вообще, здесь Россия, а не Германия. Расслабься.
Округа огласилась гортанной немецкой речью, которую здесь не слышали с сорок первого года прошлого века. Дети, правда, перемешивали
Дверь пошире открыл, рукой жест приглашающий изобразил.
Не стал никто под дождём задерживаться. Председатель, поколебавшись, тоже вошёл.
Галерея состояла в основном из местных пейзажей. Походили, посмотрели. Через пять минут заскучали. Тут-то и попалась Председателю на глаза картинка незамысловатая – лес осенний. Полянка, на полянке странное сооружение из кирпича со сводчатой крышей. Стены кустами малины прикрыты. Вход – ворота запертые.
– Что это, где это? – вопрос экскурсоводу очень громко прозвучал в тишине пустынных комнат. Все подошли. И на картину уставились – вдруг это шедевр затерянный обнаружился кисти мастера великого.
Присмотрелись – нет, не похоже на шедевр. Да и подпись в углу «Ник. Афонин» на шедевр не претендовала.
Директор-экскурсовод тоже подошёл, глянул:
– Картина нашего известного художника, много раз побеждавшего на районных конкурсах. Изображён на ней двор усадьбы бывшего графа здешнего. Вон там, через дорогу, правее, вход. Музей там сейчас. Интересный, кстати, сходите.
На том и закончилась экскурсия по галерее.
Пересекли шоссе пустынное и через ворота старинные, чугунные попали на территорию усадьбы графской, которая встретила посетителей четырьмя лозунгами на фасаде огромного барского дома-дворца: красное полотнище с буквами жёлтыми «Пролетарии всех стран соединяйтесь!», а под ним чёрное полотнище с буквами белыми «Анархия – мать порядка» и ниже, помельче «Собственность – это кража», и ещё ниже «Свобода или смерть».
Выщербленные и потрескавшиеся от времени мраморные ступени вели к огромным входным дверям графского дворца. Справа и слева от ступенек – площадки, тоже мраморные, на одной из них лев каменный, на другой – пулемёт «максим», очень на настоящий похожий.
Рванули дети к нему. Оседлали. Облепили. Да и взрослые с интересом разглядывали, а Пауль взялся за рукоятки и, что-то бормоча по-немецки, прищурился, да сквозь прорезь в щитке прицелился и поводил стволом из стороны в сторону.
Тут-то двери и растворились, и на крыльцо вышел человек в кителе офицерском времён Первой мировой войны. Каблуками щёлкнул, головой кивнул. Представился:
– Смотритель музея, Андрей Евгеньевич.
Пауль, испугавшись, что Ordnung нарушил, руки от пулемёта отдёрнул и вопрос жене: «Кто это, полиция? Что, нельзя трогать?»
Успокоила его Анна. А дети, не обращая внимания, продолжали осматривать музейный экспонат, лопоча по привычке сразу на двух языках – немецком и французском.
Увидев замешательство Пауля, Андрей Евгеньевич сначала на немецком, потом на французском сказал, что беспокоиться не стоит – пулемёт (вернее, его точная копия) для того и стоит здесь, чтобы посетители могли сразу окунуться в атмосферу начала прошлого века.