Сага о бескрылых
Шрифт:
— Я не сундук с тряпьем, — хмуро пояснила Лоуд. — Объяснять не стану, но готовый облик подправлять трудно. Побрякушки или воротник убрать еще можно, но на иллюзию крупнее слишком много сил уходит.
— Понятно. Но сейчас кажется что ты с чужого плеча одета. Бросается в глаза. Другой облик подберем?
— Может попроще сделать, а хозяин? — обозлилась оборотень. — Может, мне одежду купить дозволяется или содрать с кого-то? На мне из настоящих тряпок одна рубаха продранная, да вот еще плащ чужой и вонючий. Иногда холодно бывает.
— Так у
— Не то чтоб вообще не греют, но… Я же объясняю: настоящую «я» нужно найти. Все понятнее станет. Э, подзаглотные те мои объяснения, ничего не поймешь, хоть и не человек…
— Не объясняй, не нужно мне понимать. Сейчас-то в чем проблема? — хмыкнул десятник. — И деньги есть, да и так любые тряпки взять можно. Хиссис — город большой.
— Вот и обеспечим достойную женщину, — оборотень томно поправила локоны. — Так-то ничего дама? Мысль согревает?
— Не будь шмондой. Не терплю.
Оборотень приподняла тонкую бровь:
— Почему сразу шмонда? Полагаешь, я от синеглазого моряка так уж ляжками хлюпаю? Просто по-дружески предлагаю. Мне не трудно, а у тебя скоро из носа семя закапает.
— Замолкни. Не хочу. Я тебя кривоногой слишком надежно запомнил.
— Да, мерзкий облик. Не настаиваю. Но бабу тебе все равно нужно. Или мальчика. Смотря к чему ты…
Укс швырнул миской — оборотень ловко увернулась. Стряхивая с волос бобовую подливу, заметила:
— Я-то и промолчать могу. Но кое-что тебе мозг заметно поджимает. Подумай.
— Без тебя, красавица кривоногая.
— Без меня не получится. У нас планы общие.
Укс сплюнул в очаг и вышел во двор. Пора было переговорить со Скатом.
Комната была удобной, окно выходило в глухой двор. Высокие стены приглушали шум Проездной площади, спать можно было допоздна. Соседских петухов Укс игнорировал, дрых до обеда. Одеяло было чистым, подушка мягкой, но становилось скучно. По сути, единственным кто интересовалсядесятником, был Скат. Приглядывали друг за другом, в кости играли. За оборотнем имелись другие надзиратели, познатнее.
Дом принадлежал господину Игону — одному из старших жрецов Слова в Хиссисе, что, правда, не слишком афишировалось. В городе Игон был известен как хозяин нескольких барок, что ходили на север за тканями, железом и иным дорогим товаром. Уважаемым человеком был господин Игон. И неглупым. Осторожно готовил авантюру, уверенно обманывал Храмовое воинство, своих людей за нос водил, глуповатых Ската с Уксом обмишуливал, ну и, конечно, самой оборотнихе голову дурил. Много ли высокомерной красивой бабе нужно: вкусная еда, мужское восхищение, да побольше ярких тряпок. Лоуд поломалась для убедительности, в постели жреческой лишь на четвертый день оказалась. Вполне естественный ход событий — хваткий жрец Игон даркшу кривоногой не видел, посему никаких колебаний не испытывал. Счастливчик.
Укс спал, ел, думал, болтал со Скатом и понимал, что оборотень большие
…— Затягивает царь переговоры, — Лоуд сидела на широком табурете чуть откинувшись, нога в разрезе длинного платья казалась абсолютно нагой. — Нашего храмового отребья в Хиссисе все же побаиваются, каждый день повозки с зерном и баранами в лагерь посылают. Жрут храмовые братья исправно, но от безделья шалеют.
— Плохо, — Укс старался на гладкую ляжку не смотреть. — Уговорит царь твоего Аннисиса решить дело миром.
— От благородного Аннисиса моими только яйца считаются, — равнодушно заметила оборотень. — Кстати, надо будет не забыть прихватить на память. Мира не будет, потому что нэк у храмовых на исходе. Они, или друг друга порежут, или сюда придут. Паленый нэк в лагере уже вовсю варят. Слух пошел, что если его с городским пивом смешивать да сдабривать гвоздикой — ее в царском дворце много — то совсем настоящий эликсир получается.
— Хороший слух.
— Так стараемся, — Лоуд улыбалась, но нервничала — то трогала тяжелую серьгу в ухе, то расправляла складки платья.
Укс вынул из-под подушки ножны с ножом, кинул — оборотень поймала, немедленно вынула любимый клинок:
— Заметно, что злюсь?
— Ты жреца на ложе не придуши, — посоветовал десятник. — Рано еще.
Лоуд выругалась:
— Кажется, нам еще дней пять, до праздника терпеть. Игон людей готовит. Но что-то мне невтерпеж, хозяин. Закудхал урод этот. К чему дело с постелью путать? Ну, отбарил разок-другой. К чему злоупотреблять-то?
— Отвыкла? Не про тебя:
Прибыли к Хиссису, городу славному…
Жила там Цирцея. В косах прекрасных царица жуткая с речью людскою.
Ликом и станом изменчива, улыбкой лукаво-беспечна,
Умела она, облаченная в темно-синее длинное платье,
Разум отнять, превращая мужей многомудрых пытливых,
В свиней, любострастьем и щетиною стойкою гордых…
[1]
Лоуд слушала, играя ножом.
— Красиво. Но не про меня. Я свиней сроду не видела. Они вообще-то настоящие дарки или придуманные скоты?
— Придуманные, наверное. Когда-то, говорят, на севере эти твари жили.
— Ладно, что нам свиньи. Думай, как меня развлечь.
— Хорошо. Что-нибудь с пользой сотворим.
— Да уж не забудь, — оборотень со вздохом вернула любимую игрушку в ножны. — Пойду, сейчас явится, ублёвок. Да еще служанка «стучит» бесстыже.