Сага о Форсайтах, том 2
Шрифт:
В день ее последнего визита к Фрэнсису Майкл вошел, когда она переодевалась к обеду, держа в руке номер какого-то журнала.
— Вот послушай-ка, — сказал он.
В час, когда к божьей стекутся маслине
Ослики Греции, Африки, Корсики.
Если случайно проснется всесильный,
Снова заснуть не дадут ему ослики.
И, уложив их на райской соломе,
Полуживых
Вспомнит всесильный, — и только он вспомнит,
Сердце его переполнится жалости:
"Ослики эти — мое же творение,
Ослики Турции, Сирии. Крита!" И средь маслин водрузит объявление:
«Стойло блаженства для богом забытых»
.
— Кто это написал? Похоже на Уилфрида.
— Правильно, — сказал Майкл, не глядя на нее. — Я встретил его во «Всякой всячине».
— Ну, как он?
— Молодцом.
— Ты его приглашал к нам?
— Нет. Он опять уезжает на Восток.
Что он, хочет ее поймать? Знает об их встрече? И она сказала:
— Я еду к папе, Майкл. Я получила от него два письма.
Майкл поднес к губам ее руку.
— Отлично, дорогая.
Флер покраснела; ее душили невысказанные слова. На следующий день она уехала с Китом и Дэнди. Вряд ли овечка последует за ней в «Шелтер».
Аннет с матерью уехала на месяц в Канны, и Сомс проводил зиму в одиночестве. Но зимы он не замечал, потому что через несколько недель дело должно было разбираться в суде. Освободившись от французского влияния, он снова стал склоняться в сторону компромисса. В настоящее время, когда была оглашена помолвка Марджори Феррар с Мак-Гауном, дело принимало новый оборот. По-иному отнесется английский суд к легкомысленной молодой леди теперь, когда она обручена с членом парламента, богатым и титулованным. Теперь они, в сущности, имеют дело с леди Мак-Гаун, а Сомс знал, каким опасным может быть человек, собирающийся жениться. Оскорбить его невесту — все равно что подойти к бешеной собаке.
Он нахмурился, когда Флер рассказала ему про «овечку». Как он и боялся, им платили той же монетой. И нельзя было сказать ей: «Я же тебе говорил!» — потому что это была бы неправда. Вот почему он настаивал, чтобы она к нему приехала, но из деликатности не открыл ей причины. Насколько ему удалось выяснить, ничего подозрительного в ее поведении не было с тех пор, как она вернулась из Липпингхолла, если не считать этих визитов в отель «Космополис». Но и этого было достаточно. Кто поверит, что она навещала больного только из сострадания? С такими мотивами суд не считается! Сомс был ошеломлен, когда она ему сообщила, что Майкл об этом не знает. Почему?
— Мне не хотелось ему говорить.
— Не хотелось? Неужели ты не понимаешь, в какое положение ты себя поставила? Потихоньку от мужа бегаешь к молодому человеку!
— Да, папа; но он был очень болен.
— Возможно, — сказал Сомс, — но мало ли кто болен?
— А кроме того, он был по уши влюблен в нее.
— Как ты думаешь, он это
Флер молчала, вспоминая лицо Фрэнсиса Уилмота.
— Не знаю, — ответила она наконец. — Как все это противно!
— Конечно, противно, — сказал Сомс. — Ты поссорилась с Майклом?
— Нет, не поссорилась. Но он от меня скрывает свои дела.
— Какие дела?
— Как же я могу знать, дорогой?
Сомс что-то проворчал.
— Он бы возражал против твоих визитов?
— Конечно нет. Он был бы недоволен, если бы я не пошла. Ему нравится этот мальчик.
— В таком случае, — сказал Сомс, — либо тебе, либо ему, либо вам обоим придется солгать и сказать, что он знал. Я поеду в Лондон и переговорю с ним. Слава богу, мы можем доказать, что молодой человек действительно был болен. Если я наткнусь здесь на кого-нибудь, кто за тобой следит...
На следующий день он поехал в Лондон. В парламенте не заседали, и он пошел во «Всякую всячину». Он не любил этот клуб, прочно связанный в его представлении с его покойным кузеном молодым Джолионом, и сейчас же сказал Майклу:
— Куда нам пойти?
— Куда хотите, сэр.
— К вам домой, если у вас можно переночевать. Мне нужно с вами поговорить.
Майкл посмотрел на него искоса.
— Слушайте, — начал Сомс, когда они пообедали, — что случилось? Флер говорит, что вы скрываете от нее свои дела?
Майкл уставился на рюмку с портвейном.
— Видите ли, сэр, — проговорил он медленно, — конечно, я был бы рад держать ее в курсе всего, но не думаю, чтобы она этим действительно интересовалась. К общественной деятельности она относится равнодушно.
— Общественная деятельность! Я имел в виду личные ваши дела.
— Никаких личных дел у меня нет. А она думает, что есть?
Сомс прекратил допрос.
— Не знаю, она сказала «дела».
— Ну, можете ее разубедить.
— Гм! А результат тот, что она потихоньку от вас навещала этого молодого американца, который заболел воспалением легких в отеле «Космополис». Хорошо, что она не заразилась.
— Фрэнсиса Уилмота?
— Да, теперь он выздоровел. Но не в этом дело. За ней следили.
— О господи! — сказал Майкл.
— Вот именно. Видите, что значит не говорить с женой. Жены — странный народ; они этого не любят.
Майкл усмехнулся.
— Поставьте себя на мое место, сэр. Теперь я по профессии своей должен интересоваться положением страны; ну и втянулся, интересно. А Флер все это кажется вздором. Я ее понимаю; но, знаете, чем больше я втягиваюсь, тем больше боюсь, что ей будет скучно, тем больше молчу. У нее это вроде ревности.
Сомс потер подбородок. Оригинальная соперница — страна! Положение страны и его нередко тревожило, но делать из этого причину ссоры между мужем и женой — чтото пресно; он в свое время знавал не такие причины!
— Надо вам с этим покончить, — сказал он. — Это вульгарно.
Майкл встал.
— Вульгарно! Не знаю, сэр, но, мне кажется, то же самое мы наблюдали во время войны, когда мужья были вынуждены оставлять своих жен.
— Жены с этим мирились, — сказал Сомс. — Страна была в опасности.