Сага о Копье: Омнибус. Том I

Уэйс Маргарет

Не женщиной была она, не из племени смертных, — Породил ее род могучих Драконов. Потемнело небо над Хумой, качнулись луны, Краткая жизнь травы казалась насмешкой над человеческим родом, Меркнул свет над ощетинившейся Горой. Но Женщина воззвала к Паладайну, Воззвала к его мудрости, испрашивая ответа, Желая отрешиться от Вечности И серебряными руками взрастить рощу надежды. Молился с нею и Хума. И вот вернулся Олень, И на восток, Пустынными полями, обращенными в золу, Сквозь кровь и пожарища — ибо здесь промчались драконы — Зашагал

Хума, влекомый мечтой о Серебряной Драконице, Ведомый Оленем, скачущим впереди. И наконец в Храме У самых пределов востока, Там, где обрывался восток, Ему предстал Паладайн в сиянии славы, в звездном венце. И дал Хуме выбор — тягчайший из всех возможных, Ибо знал Паладайн, что сердце рождает мечты, Способные бросить нас за ускользающим светом, В погоню за невозможным. Вернувшись с невестой к людям, Под родные тростниковые крыши, Хума отказывался от тайны Копья. И оставлял мир во власти драконов. Взяв же Копье, Избавит он мир от насилья и смерти — И потеряет любовь. Тяжкий выбор! И вспомнилось Хуме, Как его баюкала Чаща, навевая мысли о вечном, Как солнце ограждало его от беды. А теперь черная луна кружила в небе над Кринном, Высасывая жизнь из рощ, из Горы, Из покинутых деревень. Выбор его был подобен жаркой боли в ладони, Что мерещится человеку, лишенному руки. И она пришла к нему в ореоле сияющих слез, И он увидел во сне, как рушится и воскресает мир, Отраженный в гранях Копья. В ее прощании были гибель и возрождение, И напряжение сердца разорвало круг горизонта. Хума принял Копье, и продолжилась история мира. Бледный жар метнула его занесенная длань. Три луны и солнце вместе выплыли в небо, Ожидая чудес. Хума устремился на запад, к Башне Верховного Жреца, И Серебряная Драконица мчала его на крыльях. Плыла под ними обугленная земля, Где лишь мертвые шептали имя драконов, А люди в Башне, окруженные крылатым врагом, Криками умирающих и ревом хищного ветра, Ждали последнего мига тишины, Когда изменяют потрясенные чувства И разум погружается в черноту. Но далекий рог Хумы Отразился эхом от бастионов. И соламнийцы подняли взгляды К пределам восточного неба, и даже драконы Взвились повыше, предчувствуя Какую-то ужасную перемену. И в шуме их крыл, из сердца пустоты, в плаще мрака Матерь Ночи слетела на землю, в солнечный свет, И небо рассыпалось тьмою и серебром. Лежал на земле Хума. И рядом с ним — женщина. Изорвалось ее серебро, и трепет весны Ушел из зелени глаз. Но имя свое Успела она прошептать, когда Владычица Тьмы Зависла в небе над Хумой.

Видели люди, смотревшие с бастионов, Как тени играли на крыльях Матери Ночи, Лишенных цвета: Камышовая крыша, уголок лесной чащи И серебро, облитое кровью. И тьма, непроглядная до того, Что глазу чудилось сияние. Ни воздуха не было в ней, ни тени, ни света. И Хума ударил Копьем, В последний раз ударил

Копьем Прямо в чудовищную пустоту. И соскользнул в сладостное забвение смерти, В сияние вечного света. Так Копьем, помноженным на узы братства Готовых идти вперед до последнего вздоха, Изгнал он драконов обратно в ничто, в никуда. Тишина разлилась над страной, поющая тишина.

Земля дышала свободой, земля сияющих красок, Овеянная светлыми ветрами. А Рыцари упокоили Хуму, и с ним Копье, В той самой рощице на ладонях Горы. Когда же туда пришли поклониться паломники, то узрели, Что Копье, и броня, и сам Победитель Драконов Сокрылись от людских глаз. Но в полнолуние, Когда двойной сеет алой и серебряной лун обливает хребты, В небе вновь бродят Женщина и Мужчина, Мерцающие серебром и сталью, сталью и серебром — Над тростниковыми крышами, Над кормилицами-деревнями.

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен

Драконы подземелий

Песнь Караса

Три печали, три горькие думы снедали тех, кто жил в Торбардине, В тьме за Дерготом, где властвовали людоеды. Дума первая — та была о свете, погасшем во мраке, В королевстве подземном, о свете дневном, погибшем. А вторая печаль была о Деркине — гномьем тане: Он под гнетом отчаяния удалился В башню Славы, мрачную башню Славы. Ну а третья печаль была о гибнущем мире, Изнемогшем от ран, — о мире, подбитом, как птица, В глубинах черных вод. В сердце гор, где волны катят черные воды, Под покровом камня, в доме подземном. И явился Карас средь нас, Королей Опора, Длань на Молоте, грозная мощь хиларов. Под могильной плитой из золота и граната Успокоил трех сыновей Деркина-тана. Потемнела самая тьма в глазах у гномьего тана, И пришли убийцы коварные в подземелья, Изготовившись нож вонзить в беззащитные спины. Поклонились Карасу негодяи дарами, Принесли каменья и злато, прося поддержки. Захотели ползучие змеи союза с героем, Под покровом камня, в доме подземном. Твердый сердцем, как скалы, посулов Карас не слушал, Он отринул соблазны, сомнения, зло, интриги, Он упорно шел стезею добра и чести: В грязь предательства имя героя не пало. Он вернулся в подлунный мир, не поддавшись на лесть и подкуп, Он поклялся, что Молот вернется в годину бедствий, Возвратится в чертог подгорный, под своды камня.

Книга первая

Пролог

Когда, стоя над окровавленным телом поверженного Повелителя Верминаарда, драконид аурак в полной мере осознал значение случившегося, на него снизошло внезапное озарение.

Мысль, подобная огненной вспышке, сверкнула и обожгла его, словно упавшая с неба комета, воспламеняя кровь и вызывая дрожь во всем чешуйчатом теле вплоть до кончиков когтистых пальцев. За первым проблеском на драконида дождем искр посыпались новые идеи. Не прошло и нескольких секунд, как в голове у него созрел целый план.

Дрэй-йан сорвал с себя роскошный плащ и спрятал под ним труп Повелителя Драконов и расползавшуюся лужу крови. Аурак был охвачен ужасом, так, во всяком случае, могло показаться со стороны. Он принялся отчаянно звать на помощь, даже поймал несколько баазов (дракониды, занимавшие более низкое положение, к тому же не блиставшие умом) и приказал им отправляться за носилками.

— Пошевеливайтесь! Повелитель Верминаард тяжело ранен! Мы должны доставить господина в его покои. Живее, пока он не истек кровью!