Сага о короле Артуре (сборник)
Шрифт:
— Я позабочусь об этом, — сказал я, — А теперь, с твоего позволения, я тоже напишу письмо королеве. Ей будет легче в родах, если она получит заверение в моей преданности.
Он кивнул, затем встал и протянул руку за шлемом. На устах его появилась улыбка — слабый призрак злорадных усмешек, которыми он донимал меня в детстве.
— Не странно ли это, о Мерлин-бастард, что жизнь моего не в добрый час зачатого сына я доверяю единственному в королевстве человеку, у которого права на престол больше, чем у него? Тебе это не льстит?
— Нисколько. Ты был бы последним глупцом,
— Вот и моего бастарда обучи тому же, ладно? — Он кликнул через плечо слугу, потом опять обернулся ко мне: — Только смотри, черной магии своей его не учи.
— Раз он твой сын, магия не по его части, — сухо ответил я. — Я не буду учить его ничему сверх того, что ему необходимо и должно знать. Положись на мое слово.
И на том мы простились. Мыс Утером не слишком-то были расположены друг к другу, и тут уж ничего не поделаешь. Но нас связывало взаимное уважение, коренящееся в общности крови и в том, что мы оба, каждый по-своему, любили Амброзия и, каждый по-своему, служили ему. Мне бы надо было знать, что мы с ним, как две половинки одной шашки, можем двигаться только вместе, хотим мы того или нет. Боги склонились над доской и ведут игру, а люди движутся под их пальцами, любят или убивают.
Мне бы надо было знать это раньше. Но я так привык улавливать голос богов в пламени и в звездах, что совсем разучился узнавать его в человеческом разговоре.
Ральф, один в шатре, под стражей, дожидался моего возвращения. Узнав, чем кончился мой разговор с Утером, он долго молчал, потом проговорил:
— Значит, так оно все и будет, как ты предсказал. Ты это знал заранее? Мне-то показалось, когда они везли нас сюда ночью, что ты боишься.
— Я и боялся. Но не того, что ты думаешь.
Я ожидал от него вопроса, но, как ни странно, он меня понял. Щеки его залила краска, он наклонил голову.
— Господин мой, я должен признаться… — Голос его звучал сдавленно. — Я очень ошибался в тебе. Вначале я думал… ведь ты не воин, и я считал тебя…
— Трусом? Знаю.
Он резко поднял голову.
— Ты знал? И мирился?
Это было в его глазах едва ли не предосудительнее, чем трусость.
Я улыбнулся.
— Я привык к этому еще мальчиком, когда рос среди будущих воинов. К тому же я и сам никогда не был уверен в собственной храбрости.
Он захлопал глазами, потом выпалил:
— Но ты ведь не боишься совершенно ничего! Что только не происходило во время нашего путешествия, а на тебя поглядеть, так мы просто совершаем приятную утреннюю прогулку, а не едем по дорогам, где за каждым поворотом разбойники и дикие звери. Или когда нас захватили солдаты короля — он, конечно, твой родной дядя, но это вовсе не значит, что тебе от него ничего не грозило. Всем известно, как страшна немилость короля. Но ты оставался холоден и спокоен, словно только того от него и ждал, что он будет послушно выполнять твою волю, как все. Это ты-то не уверен в собственной храбрости? Да ты не боишься ничего земного!
— Об этом я и говорю. Так ли уж много храбрости нужно, чтобы встретить лицом к лицу врагов-людей — «земных», как ты их называешь, —
— И ты что же, знаешь?
— Знаю. По крайней мере то, что мне видится, наверно, и есть моя смерть. Темнота, закрытая гробница…
Он содрогнулся.
— Да, понимаю. По мне, много лучше сражаться при свете дня, даже если, может быть, завтра умрешь. Может быть, завтра, но по крайней мере не сейчас. Ты поедешь в замшевых сапогах, господин, или переобуешься?
— Переобуюсь, пожалуй.
Я сел на скамью и протянул ему ногу. Он опустился на колени и взялся за мой замшевый сапог.
— Ральф, я должен сообщить тебе еще кое-что. Я сказал королю, что ты находишься при мне и отправишься в Бретань охранять младенца.
Он взглянул на меня снизу вверх, пораженный.
— Ты сказал ему это? Что же он ответил?
— Что ты человек верный. Что он согласен и одобряет.
Ральф сел на пятки, держа в обеих руках мой сапог и хлопая глазами.
— У него было время поразмыслить, Ральф, — как должны всегда размышлять короли. И было время успокоить свою совесть — как умеют короли. Теперь для него все это — дело прошлое, а герцог Горлойс — мятежник. Если хочешь вернуться на службу к королю, он примет тебя милостиво и включит в число своих воинов.
Ральф, не отвечая, склонился над моими ногами, затягивая пряжки. Потом вскочил, откинул полог шатра и крикнул, чтобы нам привели лошадей.
— Да поскорее! Мы с моим господином едем на переправу!
— Вот видишь, — сказал ему я. — На этот раз ты сам принял решение, по своей доброй воле. И однако же, кто знает, не предусмотрено ли оно высшим изволением, как и «случайная» смерть Будека? — Я встал, потянулся и со смехом заключил: — Клянусь всеми живыми богами, я рад, что дело наконец пришло в движение. И всего более я рад сейчас одному обстоятельству.
— Какому же? Что так легко получил младенца?
— Да, конечно, этому тоже. Но я-то имел в виду, что наконец могу теперь сбрить эту проклятую бороду.
Глава 10
Ко времени нашего с Ральфом прибытия в Маридунум планы мои, насколько возможно, были составлены. Первым же судном я отослал Ральфа в Бретань с письмами к Хоэлю, в которых содержались мои соболезнования, а также необходимые дополнения к письму короля. Одно письмо, которое Ральф вез открыто, лишь повторяло королевскую просьбу к Хоэлю приютить на первые годы его младенца-сына; во втором, предназначенном для передачи тайно, говорилось, чтобы он не беспокоился — забота о ребенке на него возложена не будет — и чтобы в официально назначенный срок с королевским судном он нас не ждал. Я просил его оказать содействие Ральфу в подготовке нашего тайного переезда, который, по моим расчетам, должен был прийтись на Рождество. Хоэль — лежебока и сибарит, не питающий при этом особо нежных чувств к своему кузену Утеру, — будет, я знал, счастлив таким послаблением и на радостях поможет нам с Ральфом всем, чем только возможно.