Сага о короле Артуре (сборник)
Шрифт:
Разумеется, я осмотрел и город. В центре его, на скалистом утесе, увенчанном высокой стеной, высился замок Будека. К воротам вел каменистый подъем, а сами они были заперты и хорошо охранялись. Я часто наблюдал, как Амброзий или кто-нибудь из его офицеров поднимается к воротам, но сам не подъезжал ближе сторожевого поста у начала подъема. Несколько раз я видел короля Будека, когда он выезжал со своими людьми. Его волосы и длинная борода были почти белыми, но он сидел на своем большом караковом мерине так, словно был лет на тридцать моложе, чем на самом деле. Мне доводилось слышать бесчисленные истории о том, как он отважен и искусен во владении оружием, и о том, как он поклялся
Каждый день, в любую погоду, на пустошах под стенами города проводились учения. Я узнал, что у Амброзия уже сейчас имеется постоянная армия численностью примерно в четыре тысячи человек. Что до Будека — это войско окупало свое содержание десятикратно: не далее чем в тридцати милях лежали владения другого короля, молодого и охочего до чужого добра, и лишь слухи о растущей силе Амброзия и о доблести его солдат удерживали соседа от вторжения. Будек с Амброзием поддерживали мнение, что эта армия — чисто оборонительная, и заботились о том, чтобы Вортигерн ничего не знал наверняка: новости о готовящемся вторжении достигали его ушей исключительно в форме слухов, а шпионы Амброзия следили за тем, чтобы они и оставались не более чем слухами. И Вортигерн считал — чего, собственно, и добивался Будек, — что Амброзий и Утер смирились со своей судьбой изгнанников и заботятся лишь об охране границ королевства, которое в один прекрасный день должно перейти в их руки.
Это впечатление поддерживалось тем, что войско использовали в качестве фуражиров. Не было такой грубой, грязной, тяжелой работы, от которой отказались бы воины Амброзия. Эти закаленные, бывалые солдаты как ни в чем не бывало занимались такими делами, от которых в войске моего деда отвернулись бы даже новобранцы. Они привозили в город дрова и складывали их в поленницы. Они копали и возили торф, жгли уголь. Они строили кузницы и работали в них, причем ковали не только оружие, но и всяческие орудия труда и инструмент: лопаты, лемеха, топоры, серпы… Они умели объезжать лошадей, пасти скот и забивать его; они делали телеги, могли за два часа разбить укрепленный лагерь и свернуть его за час. У Амброзия был отряд механиков; их мастерские занимали половину квадратной мили, и там могли сделать все: от амбарного замка до боевого корабля. Короче говоря, войско готовилось к тому, чтобы высадиться в чужой стране с завязанными глазами и при этом не только выжить, но и сохранить способность действовать в любой обстановке.
— Ведь только для солдат, приученных к хорошей погоде, — говорил однажды Амброзий при мне своим офицерам, — война — это летняя забава. А мне необходимо одержать победу, а после этого еще и сохранить завоеванное. А Британия — огромная страна; по сравнению с ней этот уголок Галлии — не более чем лужок. И потому, господа, мы будем сражаться весной и летом, но мы не отступим при первых октябрьских заморозках, чтобы отдыхать в тепле и точить мечи к следующему лету. Мы будем драться — в снегу, если придется, и в бури, и в морозы, и в зимнюю распутицу. И все это время, в любую погоду, нам надо есть — пятнадцати тысячам человек надо есть, и есть хорошо.
Вскоре, примерно через месяц после моего приезда в Малую Британию, мои вольные деньки кончились. Амброзий нашел мне наставника.
Белазий был совсем не похож ни на Галапаса, ни на мирного пьяницу Деметрия,
Однажды вечером в конце марта мы занимались в моей комнате в доме Амброзия. Белазий жил где-то в городе, но где — никогда не говорил, из чего я сделал вывод, что он живет с какой-нибудь шлюхой и боится, что я ее увижу. Работал он в основном в штабе, но комнаты рядом с сокровищницей были вечно забиты писцами и казначеями, поэтому со мной Белазий занимался в моей комнате, небольшой, но очень уютной: пол, вымощенный красной плиткой местной выделки, резная мебель яблоневого дерева, бронзовое зеркало, жаровня и лампа римской работы.
В тот день лампа горела, несмотря на то что на дворе еще был день: погода стояла пасмурная и небо застилали облака. Белазий был доволен мною; мы занимались математикой, и это был один из тех дней, когда я ничего не забывал и решал все задачи, которые ставил передо мной Белазий, с такой легкостью, словно наука — ровный луг с нахоженными тропинками.
Белазий провел ладонью по табличке, стирая с воска мои записи, отодвинул ее в сторону и встал.
— Ты сегодня неплохо поработал. Это хорошо, потому что мне все равно пришлось бы уйти раньше.
Он протянул руку и позвонил в колокольчик. Дверь отворилась тотчас же — я понял, что слуга ждал прямо за дверью. Мальчик вошел, неся на руке плащ своего господина, поспешно развернул и встряхнул его, чтобы надеть на плечи господину. Мальчик даже не взглянул в мою сторону, чтобы испросить дозволения; он ел глазами Белазия, и видно было, как он его боится. Мальчик был мой ровесник или даже моложе; его русые вьющиеся волосы были коротко острижены, а серые глаза казались чересчур большими.
Белазий не сказал ему ни слова, даже не обратил на него внимания; он повернулся, мальчик набросил плащ ему на плечи и встал на цыпочки, чтобы застегнуть фибулу. Белазий сказал мне через голову мальчика:
— Я сообщу графу, что ты делаешь успехи. Он будет доволен.
Выражение его лица было настолько близко к улыбке, насколько Белазий вообще был способен улыбаться. Осмелев, я повернулся к нему.
— Белазий…
Он остановился на полпути к дверям.
— Да?
— Ты, должно быть, знаешь… Скажи, пожалуйста… Чего он от меня хочет?
— Он хочет, чтобы ты занимался математикой и астрономией и не забывал языки.
Голос его был ровным, механическим, но в глазах поблескивал смех, и потому я снова спросил:
— Зачем? Чтобы стать кем?
— А кем бы ты сам хотел стать?
Я не ответил. Он кивнул так, словно получил ответ.
— Если бы он хотел сделать из тебя воина, ты бы сейчас маршировал на плацу.
— Но… но я живу здесь, в его доме, ты меня учишь, Кадаль мне прислуживает… Я не понимаю. Мне следовало бы как-то служить ему, а не просто учиться… и жить в роскоши, словно принц. Я ведь знаю, что до сих пор жив лишь благодаря его милости.
Он некоторое время смотрел на меня из-под своих удлиненных век.