Сага о короле Артуре (сборник)

Стюарт Мэри

«Я страшусь последствий, — писала Гвиневера. — Мне уже сообщили, что в Каэрлеоне, вместо того чтобы предоставить свои силы в распоряжение совета, герцог Константин говорит и действует как владыка, управляющий от своего имени, или как единственный законный представитель верховного короля. Милорд Артур, я всякий день жду вашего возвращения. И живу в непрестанном страхе при мысли о том, что произойдет, если с вами или с вашим сыном случится недоброе».

По прочтении письма Мордреду уже не терпелось отправиться в путь. Он не стал разбираться в своих чувствах к герцогу Константину; ни времени, ни желания у него на то не было. Довольно и того, что этот человек ведет себя так, словно у Артура нет единокровного сына,

не говоря уже о кровном родиче Гавейне, сыне сводной сестры. И, как и говорил Артур, рассказы о некоторых деяниях Константина не предвещали для королевства ничего доброго. То был правитель суровый и жестокий, и испуганный тон письма не вызывал удивления.

Все сожаления, что при иных обстоятельствах испытывал бы Мордред, покидая короля, теперь развеялись сами собой. Эго регентство, пусть и недолгое, станет для него исполнением давней мечты, испытательным сроком, в течение которого он будет единовластно управлять королевством. Молодой человек не сомневался: стоит ему, Мордреду, снова оказаться в Камелоте, во главе личной охраны короля, как Константин откажется от всех своих заносчивых притязаний. Возвращение Мордреда, обладателя королевских полномочий и королевской печати, все расставит по местам. «А здесь ты найдешь мой мандат, дающий тебе право собрать армию, какую сочтешь нужным, дабы поддержать мир дома и подготовить подкрепление на случай неприятностей здесь».

Так они беседовали, всецело доверяя друг другу, а ночь близилась к исходу, и будущее, сокрытое за облачной завесой настоящего, казалось столь же ясным и безмятежным, как рассвет, неспешно заливающий позолотой край моря за окном. Если бы в смутном сумраке через комнату проплыл призрак Моргаузы и нашептал им о судьбе, предсказанной столько лет назад, они бы только посмеялись, следя, как фантом уносится прочь вместе с отзвуком их хохота. И однако сойтись вместе иначе как врагам довелось им в последний раз.

Со временем король вернулся к теме посольства. Хоэль возлагал большие надежды на успех задуманного, но Артур подобной уверенности не испытывал, хоть от кузена это и скрывал.

— До сражения дело еще, возможно, и дойдет, — говорил король. — Квинтилиан служит новому господину и сам пока что испытательного срока не прошел; и хотя об окружении его я знаю немного, подозреваю, что он побоится уронить свою репутацию в глазах помянутого господина, вступив в переговоры с нами. Ему тоже нужно продемонстрировать силу.

— Опасное положение. А почему вы сами не едете, господин?

Артур улыбнулся.

— Это тоже вопрос престижа, если угодно. Если я поеду в качестве посла, войска я с собой взять не смогу, а если посольство потерпит неудачу, тогда к неудачникам причислят и меня. Здесь, в Бретани, я лишь сдерживающее орудие, не орудие войны… Я не могу допустить, чтобы видели мой провал.

— Вы всегда побеждаете.

— Именно это убеждение призвано усмирить Квинтилиана и прочих уповающих на возрождение Рима.

Поколебавшись, Мордред заговорил напрямую:

— Прошу меня простить, но есть кое-что еще. Позвольте мне высказаться в качестве вашего представителя, если не сына. Можно ли поручить Гавейну и его юнцам такого рода миссию? Если они поедут с Валерием и Борсом, боюсь, дело кончится дракой.

— Может, ты и прав. Но мы тем самым ничего не теряем. Рано или поздно боевые действия все равно начнутся, а я предпочел бы сразиться здесь, и с врагом, не слишком-то готовым к бою, нежели у моих собственных границ по ту сторону Узкого моря. Если франки встанут с нами бок о бок, вполне вероятно, что нам удастся-таки осадить пресловутого императора. А если нет, тогда худшее, что может произойти с нами сейчас, — это потеря Бретани. В таком случае мы увезем наших людей — тех, что останутся в живых, — назад, домой, и снова укроемся под защитой благословенных морей. — Артур

отвернулся, уставился в огонь; глаза его были серьезны. — Но в конце концов все начнется сызнова, Мордред. Не в мое время, нет, и не в твое, благодарение Богу, но еще до того, как состарятся твои сыновья, все начнется сызнова. Тому, кто на это отважится, придется непросто. Сперва — Узкое море, затем — бастионы саксов и англов, сражающихся за свои исконные земли. Почему, как ты думаешь, я твердо решился передать саксам во владение заселенную ими часть острова? То, что принадлежит им, мужчины защищают с оружием в руках. И к тому времени, как над нашими берегами нависнет серьезная угроза, Кердик будет на моей стороне.

— Понимаю. А я-то гадал, почему вы не особо встревожены насчет посольства.

— Посольство отыграет для нас необходимое время. Если миссия потерпит неудачу, мы сразимся уже сейчас. Все очень просто. Но время позднее, давай-ка закончим наши дела. — Артур потянулся к лежащему на столе письму, скрепленному печатью с изображением дракона. — Непобедим я или нет, но необходимые меры на случай моей смерти я принял. Вот письмо, которым ты тогда воспользуешься. В нем я извещаю совет о том, что ты мой наследник. Герцог Константин отлично знает, что моя клятва, данная его отцу, действительна лишь при отсутствии у меня сына. По душе ему это или нет, а смириться придется. Ему я тоже отписал, и послание мое он оспорить не сможет. В том же письме я жалую ему земли; в герцогство его войдут и те области, что достались мне в приданое от первой жены, Гвиневеры Корнуэльской. Думаю, он останется доволен. Ежели нет… — Король поднял взгляд на сына, глаза его сверкнули. — Тогда это уже твое дело, не мое. Мордред, не спускай с него глаз. Если я останусь в живых, сразу по возвращении в Камелот я созову совет и обо всем этом будет объявлено публично, раз и навсегда.

Принимать наследство из рук еще живого дарителя всегда непросто. Мордред, впервые не находя нужных слов, заговорил было сбивчиво, запинаясь, но король жестом призвал сына к молчанию и наконец-то перешел к вопросу, с которого, по мнению Мордреда, следовало начать.

— А теперь о королеве, — произнес Артур, глядя в огонь. — Она останется под твоей защитой. Ты будешь любить ее и холить, как если бы приходился ей родным сыном, и позаботишься о том, чтобы до конца дней своих она жила покойно и мирно, в почете и холе, как ей и подобает. Я не требую от тебя клятвы, Мордред; я знаю, что нужды в том нет.

— Я все равно поклянусь! — Опустившись на колени перед креслом отца, Мордред в кои-то веки не сдержал обуревающих его чувств. — Клянусь всеми богами, какие есть, клянусь Господом церквей Верховного королевства, и Богиней островов, и духами воздуха, что стану управлять вверенными мне землями королеве во благо, стану любить ее и холить и радеть о ее чести, в точности как поступали бы вы, оставаясь верховным королем.

Артур наклонился, сжал руки Мордреда в своих и, подняв сына с колен, поцеловал его. И улыбнулся:

— А теперь хватит толковать о моей смерти, до нее еще немало воды утечет, уверяю тебя! А когда она таки наступит, я вручу тебе мои королевства и мою королеву со спокойной душой и в придачу — мое благословение и благословение Господне.

На следующее утро Мордред отплыл домой. А спустя несколько дней после его отъезда блестящее посольство выехало в лагерь Квинтилиана Гиберия. Колыхались султаны, реяли разноцветные вымпелы.

Гавейн и его друзья держались раскованно и непринужденно. Хотя разговор промеж них шел именно такой, как предвидел Мордред, — юнцы видели в Гавейне вождя, отчаянного и дерзкого, который заскучать не даст, — однако же, надо отдать им должное, вели себя чинно, соблюдая приличия. Но ни один из юнцов и не пытался скрыть надежду на то, что попытки замирения закончатся ничем и дело дойдет-таки до драки.