Сага о Тимофееве (сборник)

Филенко Евгений

В руках у Фомина очутилась книжка карманного формата в яркой попугайной обложке.

– Я говорил о настоящих писателях. А есть еще средние, плохие и никакие. Имя им легион, а печатают почему-то всех, даром что дефицит бумаги. Когда такой, извиняюсь, писатель мастерит книгу, между строк у него либо ничего нет, либо всякая дрянь, – Фомин помахал перед носом у Тимофеева веером страниц. – Этого молодежного писателя, между прочим, хвалят. Я заложил его последнее слово в литературе в реализатор. Мне явились два существа без каких бы то ни было половых

признаков, одно из которых было одето в джинсовую курточку, а другое – в ожерелье из янтаря. Они говорили о любви и конфликтах с предками. Но при этом они держались не за руки, а за увесистый сверток, перевязанный крест-накрест бечевкой, с корявой карандашной надписью: «Авторский гонорар».

Фомин достал из кармана «беломорину», сунул в угол жестко очерченного мужественного рта и прикурил от зажигалки.

– Поэтому прошу тебя как друга, – сказал он с сердцем. – Возьми свой реализатор, спрячь подальше и никому не показывай. Это опасная штука: она запрещает каждому, кто берет авторучку и чистый лист бумаги, врать. И потому однажды тебя могут подстеречь в темном переулке и ударить по голове тяжелым свертком. С карандашной надписью.

Бывший морской пехотинец вкусно затянулся дымом и выпустил синее облачко из ноздрей в замерший воздух комнаты.

Тимофеев сидел, невидящими от подступивших слез глазами глядя на сиротливо белеющий облезлыми уголками кейс. В его полном печали воображении вставал кошмарный образ топора, неотвратимо падавшего на тончайшие, ручной наладки, интегральные схемы и доморощенные жидкие кристаллы…

Он встал с дивана и, шлепая босыми ногами по холодному полу, приблизился к столу. Его пальцы нежно коснулись шершавого бока реализатора. И Тимофеев понял, что ему не хватит сил убить топором собственного ребенка.

– Ты неправ, Коля, – сказал он твердо.

– Со мной это редко случается, – заметил Фомин.

– Сейчас это случилось. Потому что плевать я хотел на тех, кто врет, если в мире есть те, кто говорит правду…

Внезапный стук распахнувшейся двери прервал Тимофеева на полуслове.

– Витя, я с тобой! – прозвенел самый любимый на земле голос.

– Света! – завопил Тимофеев. – Постой, не заходи, я брюки надену!!!

Но девушка уже была посреди комнаты. Ее глаза сверкали, словно синие огни, кулачки были сжаты, она готова была наброситься на оторопевшего Фомина, несмотря на значительную разницу в весе и физической подготовке, и растерзать его в клочья.

– Друг, называется! – воскликнула она гневно. – Я не знаю, о чем вы тут говорили, мне это неинтересно! Потому что ты все равно ничего не понимаешь! Да разве ты способен оценить?! Ты обманом похитил у меня Витин подарок, это гениальное изобретение!

– Света, подожди… – лепетал Тимофеев, путаясь в брючинах за ее спиной. – Все не так, как ты думаешь…

– Молчи, Витенька! – грозно оборвала его Света. – Ты тоже ничего не понимаешь, ты тоже не знаешь себе цены! И я никому не позволю тебя обидеть!

Фомин трясущимися пальцами загасил папиросу и встал навытяжку.

– Все

наоборот, – сказал он. – Пусть я ничего не понимаю, пусть Витька ничего не понимает… Но и ты, Светлана, кое-что упускаешь. Если кто-то здесь и не знает себе цены, так это ты. И где были раньше мои глаза? Эх… – и он снова сел.

– Не о том мы сейчас говорим! – Света не могла успокоиться и металась по комнате, будто шаровая молния. – Меня только под утро осенило… Ведь реализатор способен раскрыть любые тайны истории! Он прочитает между строк все то, о чем только догадываются ученые! – Ее взгляд задержался на книжной полке. – Вот! «Слово о полку Игореве»!

Она выхватила с полки потрепанную неказистую книжку в бумажной обложке и протянула Тимофееву.

– Столько лет историки гадают, кто был автором «Слова», – сказала она. – А мы узнаем это через несколько минут!

Ее возбуждение понемногу передалось и окружающим. Фомин снова закурил и слегка отодвинулся от реализатора.

– Ну, братцы-сестрицы, – произнес он. – Если удастся…

– Конечно, удастся! – вскричала Света. – Правда, Витенька?

– Не знаю, – задумчиво проговорил Тимофеев. – Искажения при копировании, опечатки… Очень хочется, чтобы удалось.

И он бережно поместил книжку в прибор.

Комната озарилась тусклым светом. Невидимая, где-то тлела и мигала свеча, отбрасывая колеблющуюся тень от сгорбленной фигуры на сырые стены кельи. Шуршало перо по жесткому листу, стылый воздух дрожал под потолком. И зазвучал шепот – невнятный, потусторонний.

– Не лепо ли ны бяшет, братие, начати старыми словесы…

Шепот прервался. Заскрипела рассохшаяся скамья, и темная фигура медленно, невыносимо медленно стала оборачиваться… Света тесно прижалась к Тимофееву, ее трясло от волнения, да и Тимофеев тоже невольно вздрагивал. Над его ухом прерывисто дышал утративший обычную невозмутимость Николай Фомин.

Сквозь бездонную пропасть времен прямо в глаза им смотрел автор «Слова о полку Игореве».

И не было сил молча выдержать этот взгляд.

– Кто ты? – чуть слышно спросила девушка Света. – Назови свое имя!..

– Назови имя! – вторил ей Тимофеев. – Назови, пожалуйста!

– Назови! – подхватил потрясенный Фомин.

Они почти кричали и отчаянно верили, будто их зов может одолеть эти сумасшедшие восемьсот лет, что разделяли их.

– Назови свое имя! Назови свое имя! Назови!..

Машина Леонардо

У Тимофеева болели зубы.

Нет нужды подробно описывать его ощущения. Собственно, болел один-единственный левый нижний коренной, но в силу подлой солидарности все прочие зубы дружно ему подыгрывали. Тимофеев не мог ни пить, ни есть, ни разговаривать. А тем более, что самое неприятное, – думать. Ему было «плохо и нехорошо», как мог бы написать любитель тавтологий сэр Томас Мэлори в своей «Смерти Артура». Тимофеев умирать, подобно королю Артуру, конечно же, не собирался. Но радость бытия вот уже два дня как напрочь его оставила.