Сахалин. Каторга
Шрифт:
Вот вам картина природы северного Сахалина.
Двадцать семь лет тому назад (эти строки писаны в 1895 году, когда Транссибирская железная дорога еще не работала] здесь бродили медведи да гиляки [2] – жалкие, несчастные дикари, вряд ли в умственном и нравственном отношении стоящие многим выше своих товарищей по тайге.
Недаром же гиляки верят, что у медведя такая же точно душа, как у гиляка, что душа медведя точно так же идет после смерти к «хозяину», богу тайги,
2
Гиляки (от тунгус. гилэ – «лодка») – коренное население острова Сахалин. – Прим. ред.
Теперь в этой стране медведей и гиляков кое-где разбросаны поселья.
Жалкие, типичные сахалинские поселья. Дома, построенные только для того, чтобы иметь право получить крестьянство, брошенные, разоренные, полуразрушившиеся.
И здесь ни звука. То же вечное молчание.
– Да есть ли живой человек?
В двух-трех домах еще живут. Остальные – пустые.
– Ну что? Как живете?
– Какая уж жизнь! Маемся.
– Садите, сеете что?
– Что здесь растет! Одна картошка, да и то с грехом пополам.
Живут молча, угрюмо, каждый уйдя, замкнувшись в себя, тоскливо выжидая, когда кончится срок поселенья, можно будет получить крестьянство и уйти «на материк».
Дальше, дальше от этой безотрадной стороны!
Тараторят, заливаются, стонут звонки под дугой.
Тройка низкорослых, коренастых, крепких, выносливых и быстрых сахалинских лошадей с горки на горку из пади в падь несет нас вдоль острова к югу.
– Вот здесь застрелили Казеева (см. очерк «Полуляхов» – В.Д.), – показывает вам ямщик. – Здесь в пургу занесло снегом женщину с ребенком… Сюда я намедни возил доктора – поселенца с дерева снимали… Повесился. Здесь в прошлом году зарезали поселенца Лаврова…
Обычная сахалинская дорога.
Картина природы меняется.
Безотрадная сахалинская сосна и ель уступают место веселой, приветливой лиственнице, начинающей уже покрываться своей мягкою, нежною, пахучею хвоей. Кое-где попадается невысокий кедр.
Забелели местами березовые рощицы. Березы еще не собираются распускаться, но их беленькие стволы так весело, нарядно, чистенько выглядят после суровой темно-зеленой одежды хвойного леса.
Ива, гибкая и плакучая, наклонилась над речкой, словно хочет рассмотреть что-то в ее быстрых струях.
По оврагам еще лежит снег, а по холмам, где пригревает солнышко, уж пышно распустился лопух.
И горы пошли более пологие, и пади шире. Это уж не ущелья, не огромные трещины среди гор, а равнины, от которых веет простором.
И поселенья встречаются все крупнее и крупнее. Величиной с хорошее торговое село.
И чаще на вопрос: «Ну, как живете?» – слышится ответ: «Живем кое-как. Лето только больно коротенько».
По пути попадаются
В каждом селенье найдете двоих, троих, а то и больше, зажиточных хозяев.
Это Тымовский округ – картина среднего Сахалина.
Дальше начинается тундра – трунда, как ее зовут сахалинцы.
Колеса вязнут, еле ворочаются в торфяной массе. Ямщик слез и идет рядом, чтобы легче было лошадям. Двигаемся еле-еле. От лошадей валит пар.
Пахнет вереском. От его удушливого, тяжелого запаха, похожего на запах кипариса, начинает болеть голова. Вся тундра сплошь покрыта его красными кустиками. Словно кровь запеклась.
Тундра и тайга. И снова ни звука. Только дятел простучит, да кукушка прокукует вдали.
Тоска, ноющая, щемящая, забирается в душу. Чем-то безотрадным веет кругом.
И не верится даже, что где-то на свете есть Италия, голубое небо, горячее солнце, что есть на свете и песня, и смех… И все, что приходилось видеть раньше, – все это кажется таким далеким, словно происходило где-то на другой планете, кажется сном, невероятным, несбыточным.
Океан тундры и тайги. И в этом океане, как крошечные островки, – кусочки твердой земли. На этих островках прилепились было поселья. Люди попробовали жить, побороться – не смогли и ушли.
Унылые, брошенные поселья. Так до Онора.
А дальше уж совсем идет топь, трясина, по которой еще проезжают на собаках зимой и нет возможности пробраться летом…
За этой полосой начинается Корсаковский округ – южный Сахалин.
Разнообразие лиственных древесных пород. Климат сравнительно мягче.
Здесь все же легче дышится, живется.
Если вы взглянете на подробную карту, весь юг Сахалина испещрен черными точками – все поселья. Здесь все-таки можно стать ногой на твердую почву.
Здесь труд тяжелый – немножко окупается.
Здесь уж ранняя весна. Тянут вереницами на север красавцы-лебеди. Белая полоса тянется по морю версты на две от берега, словно молочная река, идет, трется в водорослях и мечет икру сельдь. Птицы свистят и перекликаются в тайге. Здесь все-таки жизнь, все-таки солнце, все-таки свет.
Вот вам картины Сахалина.
Здесь воздух напоен тяжелыми вздохами. Здесь в ночном крике птицы чудится стон. Здесь много пролито крови этими несчастными, которые режут друг друга из-за грошей.
Здесь что ни уголок – то страшное воспоминание.
Здесь все дышит страданьем. Здесь много было преступленья и труда.
Здесь все нужно взять с боя. Сахалинская почва ничего не родит, если на нее не капнут пот и слеза.
В глубине Сахалина таится много богатств. Могучие пласты каменного угля. Есть нефть. Должно быть железо. Говорят, есть и золото.
Но Сахалин ревниво бережет свои богатства, крепко зажал их и держит.
Он прекратит ваш путь непроходимой тайгой, он утопит вас в трясине своих тундр. Железом и огнем приходится здесь пробивать себе путь человеку, потом, кровью и слезами сдабривать почву, половину жизни отдавать на то, чтоб другую половину прожить хоть чуть-чуть сносно.