Сахар на дне
Шрифт:
Подружка не сводит с меня глаз, пока я накрываю озябшие ноги бестолочи свисающим краем покрывала, а потом выхожу из комнаты.
— Ты что с ней сделал, долбанный ты извращенец? — шипит, впиваясь цепким взглядом мне в лицо, когда мы оказываемся в коридоре.
Дежавю прямо. Как только моя сводная сестрица умудряется находить подруг, готовых грызть за неё глотку.
— Накачал наркотой, а потом изнасиловал, — спокойно отвечаю, натягивая кроссовки.
— Ты дебил? — ещё сильнее вытаращив глаза и уперев руки в бока, спрашивает девчонка.
— Ты
Блин, если бы не Сева, уже бы давно объяснил этой мелкой занозе, как нужно с людьми разговаривать. И если он ближайшее время этого не сделает, то точно сделаю я.
— Я серьёзно, Шевцов. Она ушла с работы и пропала, а поздним вечером ты приносишь её без сознания и в мужской одежде. И самое страшное тут, заметь, что приносишь её именно ты.
— Не знаю, что тебе обо мне рассказывала моя сестрица, — складываю руки на груди. Телки такие тёлки. Слишком во многое посвящают друг друга. — Но…
— Ей и не пришлось. Стоит тебя один раз увидеть, чтобы понять, какой ты придурок.
— Ты вообще смертная?
Начинаю закипать. Ещё ни одна овца со мной так не разговаривала. Даже моя заботливая мачеха и та слова подбирала, когда решила отправить подальше от своей дочери. А у этой борзометр, по ходу, зашкалило окончательно.
Но, наверное, по моему лицу всё же поняла, что ждёт её, продолжи она в том же духе. Потому что вздохнула и притихла.
— Что ты ей вкатал?
— Ничего криминального.
— Ну не мятный же чай с валерьянкой.
— Не переживай. Всё с ней нормально. Проспит минимум до завтрашнего вечера, а потом сама тебе всё расскажет.
Ухожу не прощаясь, спиной ощущая горящий взгляд тощей брюнетки. Даже хорошо, что у Фоминой есть такая подруга, есть, кто заботится о ней от чистого сердца. Её мамаша и в подмётки не годится.
На улице вдыхаю холодный воздух до боли в лёгких. Усмехаюсь, своим мыслям. С днём рождения, Шевцов. Четвертак разменял, а так и плаваешь на обочине этой сраной жизни. На полях газетных полос. Армия — хорошая школа, вот только реальной жизни она не учит. И приходится тыкаться носом, как слепой котёнок. Котёнок, которому уже двадцать пять.
Сажусь за руль тачки, купленной отцом и чувствую горечь где-то то ли в груди, то ли в горле. Я так не хочу. Я люблю отца и уважаю, но должен выбраться сам. И пока те пути, которые наметил, кажутся какими-то непроходимыми дебрями с кучей тупиков. Почему Хоминич так не желает расстаться с «Драконом», если эта баржа при таком управлении скоро утонет? И на мои предложения не отзывается. У нас есть ребята с большим потенциалом, но без финансирования им выше областных не прыгнуть. И есть люди, которые бы поспособствовали. Но Хоминич упёрся. Бухгалтерия тоже мутная какая-то. Нихера не пойму пока.
Мысли переключаются на бестолочь. В какой-то момент думаю, что перегнул палку. Но нет. Так было нужно. Ей необходима исцеляющая боль, когда чтобы встать, нужно плашмя шлёпнуться на
Домой приезжаю уже около одиннадцати. Просто хочется спать. Душ приходится сделать похолоднее, потому что я вспоминаю предыдущий душ. «Поцелуй меня…» Что же ты делаешь, девочка? Игры с огнём к хорошему не приводят. Но какая же она была тёплая. Мягкая и дрожащая. И как же хотелось сжать её тонкие запястья над головой и прижать к холодному кафелю, а потом стереть, вытравить из бестолковой башки те жуткие воспоминания о поглумившихся над ней уродах. Ведь я уверен, что рафинированный одноклассник так и не смог этого сделать. Вряд ли бестолочь дала за этот год к себе прикоснуться. И этого тоже стереть. В порошок. Тупой дятел, как можно было так это оставить? Почему он не встряхнул её и не заставил забыть о случившемся? Импотент херов.
Выключаю воду и слышу лай Бэтмэна. Чего это он? Но потом понимаю, что в дверь стучат. Кого могло принести так поздно? Тем более мимо консьержа. Если это снова пришла Кристина, то надолго не задержится. Сегодня я вроде бы понятно ей объяснил цель наших встреч, и кто будет инициатором.
Натягиваю брюки и шлёпаю босыми ногами к двери. Открываю и офигиваю.
— Нихера себе бицухи! Ты служил на стероидном заводе?
Должанов вваливается в квартиру, и мы крепко стискиваем друг друга в объятиях.
— Как же я рад тебя видеть, Рома!
— Чувак, отпусти, ты же полуголый. Мне как-то неудобно.
Ржём, привычно стукнув друг друга в плечо. Ромыч и сам не одуванчик. Роста набрал после школы заметно, да и крепкий, явно в зал часто наведывается.
— Ты прямо с самолёта что ли?
— Ага. Дико хочу жрать и бухать, не каждый же день лучшему другу исполняется четверть века, — Ромка стаскивает с плеч дорогущий пиджак и бросает на диван вместе с кожаным портфелем, сдергивает галстук и закатывает рукава рубашки. — И если ты скажешь, что у тебя кроме спортпита и протеиновых батончиков ничего нет, то ты мне больше не брат, Лекс.
Мы проходим в кухонную зону, и я сооружаю ужин посытнее. Ну и пузырь коньяка в придачу, конечно же. Ромка взъерошивает волосы и разваливается на стуле. Деловой франт, в костюмчике и с золотыми часами, а один хрен тот же шелудивый плут. Взгляд блядуна не спрячешь.
— Ты давай три стакана, Макс тоже сейчас подвалит. Как только удовлетворит пару раз свою Нинку-балеринку.
Радость от встречи с друзьями наполняет душу теплом. Как же, оказывается я по ним скучал. За шесть лет могло измениться многое, не спорю. У каждого теперь свой путь, но школьная дружба — это нечто святое, незыблемое.