Сахарная королева
Шрифт:
— Так я тебе и сказала.
Делла Ли подалась вперед.
— Честное слово, я никому не расскажу, — произнесла она подкупающим тоном.
— Угу, и мы обе знаем, чего стоит твое честное слово.
— Прекрасно. Расскажешь, когда созреешь. Знаешь что, а ведь я могу тебе помочь. Точно, так я и сделаю. Я тебе помогу.
Делла Ли отклонилась обратно. Джози обдало запахом табака и речной тины.
— Ты не в том положении, чтобы кому-то помогать. Что с тобой случилось, Делла Ли? У тебя такой вид, как будто ты до сих пор не обсохла.
Делла Ли оглядела свой наряд, коснулась безжизненных, прилипших к голове волос.
— А, я и забыла, — сказала она. — Я тут немного искупнулась.
— Ты купалась в реке в такое время года? — поразилась Джози.
— Тогда эта
— Искупления чего?
— Много чего. Послушай, будь другом, съезди в закусочную в здании суда. Она в холле на первом этаже, напротив лифтов. Ее держит одна девушка, Хлоя Финли, она тебе понравится. Она такие сэндвичи с помидором и тремя сортами сыра делает — пальчики оближешь. Привези мне штучку, ладно?
Перед глазами у Джози все еще стояла Делла Ли, окунающаяся в холодные воды реки Грин-Коув в соответствии с ее представлениями о духовном очищении, и потому столь резкая смена темы застала ее врасплох.
— Ты что, хочешь, чтобы я поехала тебе за сэндвичем прямо сейчас?
— А что?
— А то, что в половине первого мы с мамой обедаем. Потом приедет наш финансовый консультант, мне нужно присутствовать. Потом я должна буду искупать маму и уложить в постель.
— Ну тогда завтра, — нимало не смутившись, сказала Делла Ли.
— Завтра я везу маму на маникюр и педикюр.
— А в четверг?
— В четверг у мамы заседание дамского клуба.
— Ничего удивительного, что у тебя столько путеводителей. Представляю, с какой скоростью ты рванешь отсюда, если тебе когда-нибудь удастся выбраться из этого беличьего колеса.
— Никуда я не рвану, — возмутилась Джози, потому что хорошим дочерям не полагалось уезжать от своих матерей. И кому какое дело, что она мечтает об этом каждый божий день. — А вдруг мне нравится такая жизнь? Такое тебе в голову никогда не приходило?
Делла Ли фыркнула.
Джози накрыла коробку из-под печенья крышкой, поднялась и поставила ее вместе с недоеденным пакетом кексов обратно в шкаф.
— Можешь есть все, что найдешь. Некогда мне кататься тебе за сэндвичами.
— Нет, спасибо. Я подожду.
— Долго ждать придется.
Делла Ли рассмеялась.
— Дорогуша, чего-чего, а времени у меня навалом.
ГЛАВА 2
СЛАДКИЕ ПАСТИЛКИ
Почти сто лет городок Болд-Слоуп [1] влачил жалкое существование, оживая лишь на летние месяцы, когда в него стекались измученные жарой богачи из северо-каролинского Пидмонта. [2] Каждый год с наступлением холодов город впадал в спячку, летние домики и большая часть магазинов в центре стояли заколоченные. Местные жители перебивались овощами, которые заготавливали впрок, и деньгами, которые удавалось скопить за лето. К тому времени, когда сходил последний снег, они успевали изголодаться и ослабеть и с нетерпением ожидали возвращения отдыхающих.
1
В переводе с английского — Лысый Косогор.
2
Пидмонт — предгорное плато, окаймляющее восточный край Аппалачей.
Марко Сиррини катался на лыжах на северном склоне местной горы еще мальчишкой. Лыжи были старенькие, привезенные его отцом из Италии. Никто не знал, откуда взялось семейство Сиррини; они просто появились в городе в самый разгар зимы, приметные своими черными волосами, сияющими, точно угли на снегу. Они так и не смогли влиться в здешнее общество. Марко, впрочем, пытался. Зимой он водил стайки местных мальчишек в горы, учил их мастерить самодельные лыжи и кататься на них со склонов. За науку он брал с них мелочью, банками консервированных бобов и пряной красной капусты, которые они втихомолку таскали из скудных родительских запасов. Когда
Перемены оказались к лучшему!
Теперь лавки не нужно было закрывать на зиму. Точно грибы после дождя, начали возникать пансионаты, спортивные магазины и рестораны. Владельцы летних домиков, которые прежде вынуждены были заколачивать их на зиму, стали сдавать их любителям горных лыж. Некоторые дачники даже решили обосноваться в Болд-Слоупе насовсем и перебрались в свои летние дома с верандами и раскидистыми деревьями, основав таким образом местное высшее общество, которое сохранилось и по сей день. Самого Марко с радостью приняли в это круглогодичное общество, которое, в конце концов, своим появлением было далеко не в последнюю очередь обязано ему. Теперь о происхождении Сиррини никто не вспоминал. Значение имело лишь то, что он спас Болд-Слоуп, обеспечив ему зимнюю популярность, и за это ему прощалось все.
Теперь город принадлежал ему.
Джози притормозила перед маленьким желтым бунгало и сверила номер на почтовом ящике с адресом, который с утра переписала из телефонной книги. Номер совпадал. Она наклонилась вперед и посмотрела на дом через лобовое стекло. Краска на стенах казалась свежей, окна были чисто вымыты. Впрочем, до маленького дворика руки у Деллы Ли явно не доходили с самого лета. Вдоль дорожки, ведущей к крыльцу, до сих пор торчали фигурки гномов и искусственные цветы, перед домом стоял забытый пластмассовый шезлонг, усыпанный красными в черную крапинку листьями, нападавшими с кустов кизила.
Джози подогнала большой золотистый «кадиллак» — идея купить его принадлежала ее матери — к обочине и заглушила двигатель.
Этот рабочий район был ей относительно знаком: в детстве они с отцом проезжали мимо него во время своих воскресных прогулок. Джози жила от одной такой прогулки до другой, лишь в эти несколько часов она вела себя спокойно. Все остальное время она беспрестанно конфликтовала с матерью, теперь и сама не понимала из-за чего. Ну почему она была таким несносным ребенком? Что на нее находило? Мама определенно заслуживала лучшего. Однако во время этих поездок с отцом Джози утихомиривалась и слушала рассказы Марко. О Болд-Слоупе он знал все, изучил окрестности как свои пять пальцев. Когда родилась Джози, ему было уже под семьдесят, он был фигурой, в городе признанной, — богатый, седовласый и импозантный. Его отец работал трубочистом, и Марко, чтобы помогать ему, бросил школу в шестом классе. Он любил рассказывать Джози, как мальчишкой стоял на крыше, разглядывал чужие дома и мечтал обзавестись собственным, самым высоким в округе, чтобы никто не мог смотреть на его крышу сверху вниз, не говоря уж о том, чтобы смотреть свысока на него самого.
Когда Джози исполнилось девять, Марко умер, и его смерть стала для девочки переломным моментом. На нее словно вылили ушат холодной воды.
Теперь у нее не осталось никого, кроме матери, а она так отвратительно с ней обращалась. Тогда она и дала себе слово, что загладит свою вину перед Маргарет, даже если на это уйдет вся ее жизнь. В тот день, когда умер отец, Джози впервые прикусила язычок, впервые приняла критику и не огрызнулась в ответ и впервые поняла, как сложно ей будет изменить впечатление, которое у окружающих сложилось о ней по ее детским выходкам. Почти двадцать лет спустя она все еще не оставила этих попыток — повлиять на людское мнение.