Сахарный павильон
Шрифт:
Когда беглецы вышли на продуваемую ветрами приморскую улочку, группа эмигрантов была уже в сборе. Гастон направил их по высеченным в скале ступеням к месту, где их уже ожидала покачивающаяся на волнах шхуна Жака.
Софи крайне удивилась, заметив в тусклом мерцании фонарей, что многие из желавших отправиться в Англию – как мужчины, так и женщины – были шикарно одеты и даже не смыли с лица косметику. Люди эти были крайне возмущены тем, что им самостоятельно придется переносить на баркас свои пожитки. Куда более разумные эмигранты были одеты просто и не высказывали даже малейшего неудовольствия, радуясь, что им в конце концов удалось убраться из этой богом проклятой страны. Среди них была девушка, примерно
Сын графини оказался единственным ребенком на шхуне. Софи укутала мальчика своим плащом, прижала к себе, и через пару минут он уже мирно посапывал у нее на коленях, даже не вздрогнув от хлопка расправляющегося на ветру паруса. Маркиз притулился слева от Софи и бормотал себе под нос что-то невразумительное. Справа от Софи на битком набитой людьми шхуне, находилась та самая девушка, которая сильно нервничала на берегу. Опустив на лицо капюшон, она явно не была настроена вступать в беседу с кем-либо из окружавших ее людей. Как только берег стел отдаляться, многие из женщин заплакали. Мужчины печально понурили головы. Позади оставалась не только родина – все пассажиры баркаса, за исключением Софи, вдобавок навсегда расставались и с привилегированным образом жизни. Тускло мерцавшие огоньки рыбацкого поселка тонули в тумане, корма шхуны то поднималась, то опускалась на крутых гребнях волн. Вскоре после отправления к мукам расставания с родиной прибавились страдания, связанные с морской болезнью, и многих из сидевших на шхуне прошиб холодный пот. Софи почувствовала, как тело ее нервной соседки стали сотрясать конвульсии.
– Не надо бояться, – пыталась она успокаивать насмерть перепуганную девушку. – Слава Богу, нам удалось благополучно, вырваться из разоренной революцией Франции. А что до моря, так этим рыбакам по плечу совладать и не с такими бурями.
Девушка повернула свое заплаканное лицо к Софи. В глазах у нее было отчаяние.
– Как это мило, что вы проявили заботу обо мне, сударыня. Я всегда боялась плавать морем, а теперь поняла, что это куда хуже того, что я предполагала прежде.
– Вам плохо?
– При одной мысли о тех ужасающих безднах в морской пучине под нами душа моя расстается с телом. Я знаю, что это трусость и малодушие, но ничего не могу с собой поделать.
– Вы зря так расстраиваетесь. Ведь есть же люди, которые, например, до смерти боятся пауков. Или, вот, у меня есть подруга, которая падает в обморок при виде лягушки.
Софи разговорилась с незнакомкой, представилась, назвав точные имена Антуана и старого маркиза.
– Генриетта де Бувье, – представилась в свою очередь побледневшая как мел девица. – Так же, как и у вас, у меня не осталось близких родственников во Франции. Я осиротела еще будучи малолетней девочкой и была взята на воспитание в богатое семейство, всех членов которого после революции арестовали и казнили. – Она тяжело вздохнула. – Служанка спрятала меня, а потом забрала к себе домой в деревню. И она, и ее муж поддерживали Республику, но они были против кровавого террора. Они доставили меня на побережье, спрятав в возу с сеном. Я всегда буду в долгу перед ними. Они не взяли с меня ни су, сказав, что деньги мне еще пригодятся на дорогу в Англию. И они были правы… Теперь мой кошелек пуст.
– И чем же вы думаете заняться, когда доберетесь до Англии?
– Поеду в Брайтон. Рыбаки сказали, что местечко это недалеко от той бухты, в которой мы высадимся.
– Уверена, что ваши дядя с тетушкой вам обрадуются.
– Надеюсь. – Однако в тоне Генриетты прозвучало сомнение. – Они всегда были крайне эгоистичны. И я очень сомневаюсь, что они будут вне себя от счастья, когда я приеду к ним без единого су. А чем же намерены заняться в Англии вы, мадемуазель?
– Прежде всего, найду подходящее жилище для мальчика и старика, потом пойду искать работу.
– Работу? – воскликнула чрезвычайно удивленная Генриетта. – И что же вы будете делать?
Софи польщенно хмыкнула.
– Да то же самое, что и всегда с тех пор, как научилась засахаривать лепестки роз, да тереть шоколад на терку. – И она объяснила, как научилась своему ремеслу, подробно описав все последующие злоключения, приведшие ее на борт этого утлого суденышка.
Глаза у Генриетты загорелись.
– Расскажи мне о парижской жизни… Я ведь никогда не была в столице, и, быть может, стану уже старой каргой, когда, в конце концов, там окажусь.
– Наверняка это случится гораздо раньше, – с надеждой сказала Софи. Затем она рассказала Генриетте о том, как достигла мастерства в профессии кондитера, и о том, как отец научил ее нескольким языкам, которыми владел в совершенстве. Он не раз обслуживал иностранные посольства и любил обращаться к своим клиентам на их родном языке.
– Так значит, ты и по-английски говоришь? – полюбопытствовала Генриетта.
– Ну, не без того, – поскромничала Софи.
Генриетта всплеснула руками.
– А я вот, кроме французского, никакого языка не знаю.
– Все образованные люди в Британии говорят по-французски, и, в любом случае, ты вскоре выучишься говорить по-английски.
– А ты была когда-нибудь в Версальском дворце?
– Конечно. Уже с малых лет отец брал меня с собой, доставляя клиентам особо ценные заказы. Он любил, когда корзинку со сладостями господам подавала разодетая как куколка девочка.
– А королеву ты видела?
– Много раз. На свете не было более грациозной дамы, чем Мария Антуанетта, за исключением разве что моей матери. Но мы обслуживали не только богатую знать. Лавка моего отца была единственной в своем роде, в ней всегда можно было найти и дешевый товар. До тех пор пока голодные не стали бродить по улицам тысячами, он не позволял ни одному страждущему уйти из кондитерской с пустыми руками.
Софи вновь вспомнила их небольшой кондитерский цех и в то же мгновение будто бы вновь почувствовала ароматы карамели, ванили и разнообразных специй. Она представила отца, безупречно выглядевшего в своем белоснежном парике и отличного покроя костюме: Вот он идет из конторы, чтобы продегустировать изготовленные Софи и ее подругами сладости.
Генриетта взглянула на спавшего в руках своей новой знакомой Антуана.
– А как ты думаешь, был бы Антуан представлен ко двору, не случись революция?
– Я в этом абсолютно уверена! Ведь когда-то его отец был советником короля, одним из могущественнейших людей Франции. Думаю, он бы добился для своего наследника не менее важной должности.
Генриетта сразу же перешла на шепот, склонившись над ухом Софи, хотя плеск волн и шум ветра перекрывали любое из сказанных ими слов.
– В таком случае надо быть поосторожнее и не называть настоящего имени Антуана кому бы то ни было в Англии. Судя по твоему рассказу, мальчик унаследовал титул отца и, если захват шато де Жюно тайно подготовили враги графа, вполне возможно, они не остановятся до тех пор, пока не будет уничтожен последний отпрыск столь ненавистного им рода.