Сакен Сейфуллин
Шрифт:
И почти в то же время (со 2 по 7 декабря) в Оренбурге состоялся Общеказахский съезд, провозгласивший образование буржуазной казахской автономии — «Алаш-Орды». Было создано свое контрреволюционное буржуазно-националистическое «правительство» во главе с главой партии «Алаш» — Алиханом Букейхановым.
В Акмолинске — несколько «властей». Комиссар Временного правительства Петров все еще пытается управлять, но он уясе только чучело. Представитель областного комитета Мухтар Саматов, приехавший проводить выборы в Учредительное собрание, еще возится с дышащим на ладан казахским уездным комитетом, пытаясь вдохнуть в него жизнь. Преданное царскому правительству и выступающее против всего нового Казачье войсковое управление злобно
Вестники новой эпохи — «Жас казах» и солдаты-большевики действуют сообща и очень энергично. Силы их растут с каждым днем. На собраниях и митингах большинство с ними. Народной массе, особенно городской бедноте и батракам, нравятся их деловые, без патетики речи. Большевики не засиживаются в кабинетах, ожидая посетителей, а сами идут в народ. Они не ищут удобств. Зал кино, базарная площадь, всюду, где собрался народ, — там и они. Трибуной, с которой они говорят о Советской власти и ее целях, служат телеги или сани-розвальни. Агитируют, но никого не заставляют силой идти за ними.
Сакен, знавший чудодейственную силу слова, опять взялся за перо. Он задумал написать стихи о революции. Начал было писать одиннадцатисложным кара-оленом, но стих получался медленным, ритм его не соответствовал бурному ритму событий. Разве можно не спешить, когда сердце рвется ввысь и радость переполняет грудь? Попробовал писать другим размером — жыр. Теперь подходил ритм, зато растянутое построение строфы делало стихи вялыми.
Ветром быстрым, Сердца искры Рассыпая там и тут, Незаметно, Огнецветно Годы юности пройдут.Нет, так писать нельзя. К тому же надо бы говорить не о годах юности, которые проходят, а о новом, что несет с собою молодость. Это стихотворение подходит только для рассказа о прошлом. Ритм стиха, его размер и звучание должны соответствовать темпу сегодняшнего дня. Если не найдешь этого, брось перо! Новая эпоха требует энергичных действий, ясности цели, слов, которые способны повести людей за собой.
Вам, джигиты. Жизнь открыта, Вдаль стремите скакунов, Не робейте, Смело рейте Выше туч и облаков.Нашел! Нашел! Только бы не сбиться с найденной ноты. Строка за строкой ложатся на бумагу. Как трудно отделаться от звучания первой забракованной строфы:
С пылом юным Бей по струнам! С краснострунною домброй, Пробуждая Степь до края, ОбойдемИшь ты, и из старого стиха, оказывается, можно выжать что-то. Видимо, дело не только в форме, но и в содержании. Поэт торопит себя:
Клич мы бросим (В сердце носим): «Беднота, объединись!» Смело, дружно Строить нужно Новый мир, иную жизнь!Все ли вложено в строки, что хотелось? «Многословье — уголь, малословье — золото». Не стоит удлинять стихотворение, достаточно будет, пожалуй, и этого.
Прочел снова. Общий ритм стихотворения вроде бы понравился. Хотел подправить некоторые слова, переставить строчки и передумал: «Не берись за ручку: испортишь, опять будешь исправлять, от этого трудно удержаться». Как раз в это время влетели Бакен Серикбаев и Абдулла Асылбеков:
— Идем скорее. Приехал товарищ из Омского полка, скоро собрание в гарнизоне. Собирайся быстрее!
— Я написал стихи…
— А ну-ка, ну-ка, прочти, — оба с интересом взглянули на Сакена. Тот постоял немного в нерешительности, пе зная, прочесть первую строфу или не стоит, затем медленно, отчетливо выделяя ритм и помогая себе жестикуляцией, начал:
Вам, джигиты, Жизнь открыта!Рука его невольно вырвалась вперед, когда он дошел до строки:
Вдаль стремите скакунов!Подняв руку, будто птица крыло, он закончил:
Не робейте, Смело рейте Выше туч и облаков!Абдулла и Бакен слушали стихотворение и с удивлением смотрели на Сакена. Таким они еще его не видели. Казалось, что в этот момент Сакен выступал с трибуны перед многомиллионной аудиторией.
— Замечательно, замечательно! — Оба не знали, какими еще словами выразить свое восхищение.
— Вместо того чтобы кричать «замечательно!», сказали бы, что здесь лишнего, где надо переделать, думаете, я Жду от вас похвал? Если бы вы не помешали, я бы сделал его таким, что любо-дорого. — Сакен не мог не подтрунить над товарищами. — Можете вы что-нибудь еще добавить? — он испытующе взглянул на Бакена и Абдуллу.
Потом вздохнул:
— Эх вы, политические деятели, некому бить меня за то, что я решил читать вам стихи. — И рассмеялся. — Людям нужно такое слово, которое звало бы к действию, понимаете? Ну ладно, пошли в гарнизон.
Возле торговых рядов — большая площадь. С краю ее — двухэтажный дом, по красоте и величине третий в городе. — После Октябрьской революции, когда комиссары Керенского потеряли прежнюю власть и влияние, здесь разместился военный гарнизон. Там живут Мрнин, Кривогуз, Лозной, Коломейцев — солдаты-большевики. Гарнизон под их влиянием. Комиссара Временного правительства прапорщика Петрова встречают смехом.
Когда сюда пришли Абдулла, Бакен и Сакен, рыжеволосый среднего роста синеглазый парень в солдатской форме поднялся на трибуну. Собравшиеся уже знали его фамилию — Катченко!