Сакральный знак Маты Хари
Шрифт:
– То, что вчера между нами произошло, Константин Вадимович, было прекрасно. Вы лучший мужчина в моей жизни.
– Костя, – хрипло выдохнул Маслов и, справившись со сбившимся дыханием, уже спокойнее продолжил: – Зови меня Костя, Викуся. И знаешь, давай без церемоний, на «ты».
– Да, хорошо. Не прогоняй меня, Костя, – Викуся умоляюще заглянула в его глаза. – Я не хочу с тобой расставаться, – голос девушки звучал слегка приглушенно, как будто она пребывала в сильном волнении.
Маслов был потрясен и раздавлен, ибо невеста сына, без сомнения, тоже была лучшей женщиной в его не слишком богатой сексуальной жизни. Пару секунд он колебался, затем придвинулся к краю
– Иди сюда, девочка. Будет так, как ты скажешь.
Сколько ему осталось в этой жизни? Двадцать лет? Больше? Меньше? Так неужели он не может прожить эти годы счастливым, рядом с женщиной, которую жаждет всеми фибрами своей души? А Макс – что Макс? У него все впереди. Таких Викусь у сына будет сотня, если не тысяча. Ведь по большому счету Максиму все равно, Виктория рядом с ним или другая девица. Но уговорить собственную совесть получалось далеко не всегда, и тогда Маслов, дожидаясь возвращения Максима, становился с Викусей холоден и держался отстраненно.
– Хочешь, я рожу тебе сына? – как-то лежа в его объятиях, прошептала Викуся.
Нежный девичий шепот разметал сомнения в пух и прах. Возможность снова стать отцом потрясла бомбардира. Он вдруг захотел испытать давно забытое чувство, когда сын с восхищением смотрит на тебя и верит каждому слову. И ты для него непререкаемый авторитет. Отец. Папа. Папочка. Константин Вадимович сглотнул вставший в горле ком и, не в силах сдержать подступивших слез, сжал ее в объятиях и дрогнувшим голосом проговорил:
– На юбилее объявим о нашей свадьбе, котенок.
Узнав Викусю поближе, Маслов вдруг понял, что и в самом деле хочет видеть ее своей женой. Даже безотносительно к обещанию родить сына. Девочка мало знала, но отлично запоминала все, что он ей рассказывал. И постоянно проявляла интерес к его коллекции. А коллекция и в самом деле была замечательная, хотя и насчитывала чуть меньше десятка старинных восточных редкостей. Видя искренний интерес Викуси к трепетно собираемым предметам искусства, Маслов расчувствовался и подарил ей уникальную вещицу, с которой началась его коллекция. Начало было положено много лет назад, когда еще жив и относительно здоров был отец, генерал Маслов. В отличие от шумной экспрессивной мамы Вадим Михайлович был стар, угрюм и неразговорчив, но в тот день наговорил столько, сколько Константин не слышал от отца за всю свою жизнь. Маленького Костю только-только зачислили в спортивную школу ЦСКА, и мать, принарядившись по этому случаю, достала из отцовского стола и надела золотой медальон на длинном витом шнурке. Они стояли в прихожей, собираясь идти в ресторан, и тут генерал взглянул на жену, переменился в лице, сорвал с ее шеи украшение и, безумно вращая глазами, закричал:
– Не сметь! Слышишь? Не сметь трогать мои вещи! Режь в больнице свои аппендициты, а ко мне не лезь! Имей уважение, Нина! Ты мне во внучки годишься, и живу я с тобой только потому, что надо же с кем-нибудь жить! Но это не значит, что тебе позволительно заходить ко мне в кабинет и брать там все, что тебе заблагорассудится! Тем более – этот медальон! Эта вещь много для меня значит! Его носила женщина, которая любила меня. И отказалась принять в дар женщина, которую любил я. Я думал, что когда-нибудь встречу ту, которую полюблю так же сильно, как и… Впрочем, это не важно. Ты и сама знаешь, Нина, что тебя я не люблю. Перед тем как идти в ЗАГС, я честно тебе об этом сказал. Поэтому я отдам медальон сыну, чтобы Константин надел его на шею той, которую по-настоящему полюбит.
Отец вложил сорванное с шеи супруги украшение в маленькую ладошку
– Па, я это Маше Смирновой из второго «А» подарю, можно?
– Дурак ты, сын, – прорычал генерал. – Спрячь. Вырастешь – решишь, как с ним поступить.
Константин и раньше знал, что отец не любит мать, но не подозревал, что настолько. После сцены в коридоре Нина Федоровна затаила обиду не только на мужа, но и на сына, и до сих пор Маслов ловил на себе сердитый взгляд старухи-матери, точно был в чем-то перед ней виноват. Справедливости ради стоит заметить, что Нина Федоровна смотрела так на всех после того, как ее попросили уйти на пенсию. Ей шел девятый десяток, рука была уже не та, и оперировать больше не представлялось возможным, а молодой интриган подсидел ее на посту заведующей отделением.
Викторию старуха демонстративно не замечала. Накануне своего дня рождения Константин Вадимович спустился в столовую, где уже сидели за накрытым для завтрака столом Нина Федоровна и Викуся. Экономка суетилась у стола, стараясь угодить хозяйке. Старуха, поджав губы и чопорно оставив мизинец, мазала джемом поджаренный тост, собираясь откушать с чаем. Викуся со скучающим видом пила черный кофе без сахара и сливок.
– Доброе утро, мама, – сдержанно поздоровался Маслов.
Приблизившись к Викусе, нежно потрепал ее по щеке, проговорив:
– Хорошо выглядишь, котенок.
И, обернувшись к поджавшей губы Нине Федоровне, добавил:
– Мы с Викторией собираемся пожениться.
– То-то я смотрю, медальончик знакомый на шее у Максимовой невесты, – иронично прищурилась старуха. – Ей-то, бесстыжей, все равно. А вот как ты с сыном объясняться будешь?
– Ой, Нина Федоровна, только не надо делать из мухи слона, Максим поймет, – состроила утомленную гримасу Виктория.
– Остальные не поймут, – поднялась из-за стола старуха, в сердцах швырнув салфетку.
Высокая и крепкая, она обладала сильными мужскими руками, громовым голосом и резкими, бескомпромиссными суждениями.
– Мне нет дела до остальных, – решившись на конфронтацию, оборвал мать Маслов.
Ему и в самом деле было все равно, что скажут друзья и знакомые. Он твердо решил начать с молодой женой жизнь сначала. Весь день Нина Федоровна игнорировала их, делая вид, что в упор не видит, и бомбардир из чувства противоречия специально оставил у себя возлюбленную на ночь. Вот она, молодая и красивая девочка, его девочка, его счастье и судьба. Глядя на лежащую на кровати Викусю, призывно улыбающуюся яркими алыми губами, он опустился на колени и начал покрывать поцелуями нежное девичье тело, до конца не веря в свое счастье. Викуся обвила тонкими сильными руками его шею и притянула к себе. Страстно прильнула к губам и увлекла в омут страсти. И снова они любили друг друга на смятых шелковых простынях, и Маслов чувствовал себя молодым и жизненно необходимым этой малышке.
Блаженно вытянувшись после секса, он вдруг почувствовал небывалый прилив сил и неожиданно для себя понял, что больше всего на свете в этот момент хочет осчастливить свою девочку. Резво вскочив с кровати, скомандовал:
– Умываться, одеваться, завтракать и бегом по магазинам! Хотя нет! Сначала – в ЗАГС, подадим заявление! Затем поедем в центр и купим тебе шикарное платье, лучшие туфли – в общем, все, что нужно для сегодняшнего вечера. Хочу, чтобы ты у меня была самая красивая!
– Я думала вечером надеть твой подарок, тот самый золотой медальон, – мило коверкая русские слова, начала Викуся. – Но у него шнурок такой необычный, красно-белый. А у меня ничего красно-белого нет, ни сережек, ни браслета.