Сакура, свадьба, смерть
Шрифт:
– …У них там, в посёлке, свиньи хоботами весь пол съели, а лошадь лицом стекло выдавила и нюхает столовую…
Потом аварийка остановилась, водитель грохнул из кабины кулаком по стенке будки и заорал через окошко:
– Эй, внучата! Приехали, город! Нам сейчас на окружную нужно будет поворачивать, а вы – выходите!
Мило попрощавшись с трудовым коллективом, Марьяна спрыгнула в объятия капитана Глеба. Он поцеловал её, запыхавшуюся, пахнущую остатками дурного курева и выпитым другими людьми самогоном.
– Извини.
– Ничего,
– Ага. Ещё раз извини за такое возвращение.
– Да не извиняйся ты! Всё нормально!
– В каждом споре истина – всё-таки не в руках спорщиков, иначе они бы не горячились….
– Хорошо. Тогда оставлю тебя без горячего.
– Действительно, я очень хочу есть!
Тихо.
В городе было тихо.
В этот пока ещё совсем не предрассветный час солнце обозначило себя чуть розовым восточным краем горизонта, но не спешило делать даже продольные улицы светлыми.
Они так и шли, босиком.
Городской асфальт тротуаров казался сухим и тёплым, по его ровной поверхности ступать было гораздо приятнее, чем по росистой обочине шершавого приморского шоссе.
Глеб взял у Марьяны её кроссовки, и она, задумчивая и тихая, шагала, засунув кулачки в карманы куртки.
Проехали, обогнав их, две оранжевые мусорные машины, прозвенел где-то далёкий рабочий трамвай.
– Так ты не куришь из-за принципа?
– Ага.
– Из-за какого же?
– Не люблю просить. Не люблю стоять перед человеком с протянутой рукой. Это только на первый взгляд может показаться, что просьба дать закурить или зажигалку – такая обычная, но ведь любая просьба – это всегда унижение! Даже в мелочах. «Дай мне того, чего нет у меня….». Не хочу.
– Так и не проси. Имей всегда свои сигареты.
– Тогда другие будут передо мной унижаться. Что, возможно, ещё хуже.
– Ладно. Это я немного устала…
В темноте под немыми фонарями им приходилось быть внимательнее.
После одного из перекрёстков капитан Глеб тронул Марьяну за плечо.
– Осторожнее…
Метров десять тротуара перед ними было засыпано смешными, толстенькими, приплюснутыми по вершинкам, желудями.
– Это дуб австрийский…
– Не порань ноги.
Дом Глеб узнал.
Сам, не уточняя и не переспрашивая, направился к нужному подъезду.
– Смотри, какое шикарное объявление!
На бумажке, криво приклеенной на подъездной двери, крупными буквами было выведено: «Куплю Землю….», и дальше ещё что-то про необходимое количество соток и коммуникации.
– Действительно!
Согреваясь, Марьяна замерла в объятиях Глеба.
Возвратившись домой, почти переступив порог, они не спешили.
– А вот ещё одно! «Танец живота для начинающих». Какой живот у начинающих?!
И снова – горячий кофе, жёлтый
И снова, согретые, они удивлялись телами друг другу, вспоминая огромную луну над ночным морем.
– Я, наверно, уже не усну…
– Я тоже…
– Ты что хочешь на завтрак?
– Буду рад любой вкусной еде.
– А что ты сам любишь готовить?
С любопытством и в ожидании интересного ответа Марьяна положила на грудь Глебу руки. Он лежал на спине, рассматривая рассветные узоры на прозрачных шторах.
– Мясо. Или большую рыбу. То, с чем нужно обязательно повозиться, поработать, прочное, убедительное…
– Расскажи о чём-нибудь таком, а?!
– Слушай.
Мгновение помолчав, капитан Глеб Никитин улыбнулся.
– Я про океан.
…Можно длинную жизнь прожить рядом с человеком, так и не узнав, каков он собой, что таит в душе, на что способен сегодня, каким окажется в следующее мгновение, а вот иногда, если уж очень посчастливится, можно за короткое время, в промежутке двух странных ночей точно угадать человека, и по вздоху его, по блеску глаз, по улыбке совершенно правильно понимать, о чём он сейчас думает, и какие удивительные картины встают в эту минуту перед его мысленным взором.
Марьяна была уверена, какими словами Глеб будет говорить ей о своём любимом океане. И была рада, что именно она слышит в такую ночь его рассказ.
– …Океан кормит. И неплохо. Однажды наш экипаж сильно поиздержался в чужом порту на ремонте, за полгода береговой жизни мы истратили все свои авансы, поэтому капитан и разрешил мне, а я был тогда вторым помощником, отвечал за продовольствие, организовать кормёжку ребят продуктами, рассчитанными на длительный предстоящий рейс. Но предупредил всех, что на промысле нам придётся дружно питаться только тем, что поймаем. Мужики согласились.
В Гвинейском заливе мы тогда промышляли желтопёрых тунцов – гигантских стремительных рыб со скорбно сжатыми ртами. Каждый – больше ста килограммов, плотные и вкусные особи.
Повар в том рейсе был асом в своём деле, баловал нас так, что экипаж даже и не чувствовал, что все макароны, колбасу и консервы мы давно уже съели на берегу.
Главным блюдом были тушёные тунцовые рёбрышки. Толщиной с палец, а мясо у жёлтопёрых – не хуже качественной телятины, сочное, розовое! Не отличить.
Мы много работали, уловы радовали десятками тонн, аппетит у коллектива был соответствующий.
Сложился обеденный ритуал – и никто даже не подумал изменить его до конца рейса – на второе всегда подавались тунцовые рёбрышки. Кто-то просил по два, кто – по три штуки. По четыре не съедал никто – слишком сытно, а повар страшно сердился, если на тарелках оставалось недоеденное. Кусок хлеба – в подливку, компот из сухофруктов – на третье, лучшего и не могло быть!
– Ну, разве ты не перфекционист?!