САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА
Шрифт:
«Если я вам сейчас обоим головы поотрываю, - прервал расходившегося сквалыгу Жорка, - а потом приду на ваши поминки со своим киселём, то он мне встанет, вместе со своими поминальной кружкой, водкой и закуской в двадцать долларов против вашей целой тысячи…»
А время всё шло, потому что так положено, деревня, как накаркал когда-то Жорка, продолжала вымирать, вместе с ней продолжала вымирать Рязанская область, а за ней – и вся остальная Россия. Так, В Угаровском районе отрицательный прирост населения составил по итогам текущего года десять процентов, в Рязанской области – семь, во всей остальной России – всего четыре. Народ бежал из деревень, посёлков, маленьких и средних городов в Москву на заработки,
«Ну, теперь жди новых потрясений, - снова начинал каркать Жорка, - недаром этот поц из молодых да ранних».
«Что ты имеешь в виду? – нервничал Сакуров, уже слегка привыкший к образовавшейся за последние два года к курсовой – в переводе с рубля на доллар – стабильности
«То и имею, что не все главные неприятности у нас позади, потому что как они могут быть позади, если у нового премьера такая гнусная харя и такие подходящие для новых времён заслуги?»
Очевидно, Жорка имел тот факт касательно Кириенки, что попал юный проходимец в премьеры не за добрые человеческие качества, а совсем наоборот. Впрочем, новые времена в России тем и ознаменовались, что на поверхность мутной политической действительности последние семь лет всплывали всё люди ловкие, мерзкие и своекорыстные одновременно. Впрочем, при таком куске дерьма как Ельцин иначе и не предполагалось.
«А вот ещё интересно, - переводил разговор в другое русло Сакуров, - почему на периферии прирост населения в большем минусе, чем в метрополии?»
«Элементарно, - отвечал Жорка. – Во-первых, это наша тараканья ментальность. В том смысле, что наш народ как те тараканы, которые, почувствовав неудобство проживания в одном месте, от данного неудобства по-человечески не избавляются, а просто всем скопом перебегают в другое место. Сначала убегают мужики, за ними – их бабы и дети. Во-вторых, наша самая поросячья жадность, в силу каковой те, что не убежали, начинают убивать друг друга из-за какого-нибудь кирпичного завода или цементной мануфактуры. Статистика же в это время показывает ухудшение демографических показателей, потому что, какие могут быть показатели от старушек с их доходящими дедушками? В то же время статистика больших городов и статистика нашей похабной столицы показывает более утешительные данные, потому что, во-первых, утекшие в вышеозначенные места половозрелые мужики с их бабами и детьми, во-вторых, многочисленные цыгане, граждане юго-восточного региона типа Вьетнама с Китаем, а также наши многочисленные бывшие соотечественники по бывшей советской конституции. Лица, то есть, известных национальностей, каковые лица, вкупе с цыганами и гражданами Юго-Восточного региона, привыкли размножаться быстро, много и весело, невзирая на жилищные санитарные нормы, инфляцию, скудное питание и стрессовое состояние из-за невозможности слетать на Канары в летнее время года...»
«Всё ясно, - думал Сакуров под монотонный бубнёж пьяного Жорки, - скоро всем нам, русским то есть, а не японцам, кранты, как и предсказывал Жорка, а вместо нас нашу территорию, Россию, а не Японию, заселят цыгане, китайцы, вьетнамцы и лица известных национальностей, как люди более жизнеспособные, дружные и не убивающие друг друга из-за таких пустяков как консервный цех или картонно-спичечная фабрика…»
Думая так, Константин Матвеевич вспоминал недавние телепередачи на криминальную тему. Одна касалась соседнего с их Угаровым Касимова. Там ещё с советских времён функционировало какое-то золотое предприятие. Так вот, когда советские времена кончились, те касимовцы, что имели прямое, косвенное или теоретическое отношение к данному предприятию, дружно кинулись убивать друг дружку. Одних убивали за сто
«А так как у нас подобное происходит не в одном Касимове, а повсеместно, то…»
С этими мыслями Сакуров засыпал, потому что Жорка давно ушёл, а ночью полагалось спать.
Потом случился дефолт. Сначала до Сакурова не вполне дошёл смысл происшедшего, а когда он поехал за продуктами в Угаров и оказалось, что на имеющиеся у него российские рубли он теперь может купить в четыре раза меньше, чем всего неделю назад, Константин Матвеевич таки прозрел.
«Ну, вот, опять Жорка! – мысленно ахал он, прицениваясь к крупе в местном супермаркете. – И кто его за язык тянул? Однако хорошо, что я почти всю наличку переводил в доллары, потому что они теперь тоже в четыре раза дороже…»
Впрочем, и оставшуюся отечественную наличку Константин Матвеевич успел реализовать почти без потерь. Дело в том, что моментальный рост цен не коснулся дорогих деликатесов и дорогих напитков. Поэтому, покряхтев от благоприобретённой жадности, бывший морской штурман приобрёл ящик армянского коньяка и десять банок чёрной икры. Причём сделал это крайне осторожно, исподволь разведав про надёжность и коньяка, и икры в смысле их натуральности за двадцать долларов у одного знакомого товароведа.
«Не было счастья, да несчастье помогло, - прикидывал Сакуров, заботливо пакуя купленные брашна на заднем сиденье, - а то уж и забыл, когда последний раз чёрную икру ел…»
Насчёт коньяка он старался не думать, потому что коньяка отведать ему хотелось ещё больше, чем попробовать чёрную икру. Но Константин Матвеевич продолжал железно держать себя за горло в том смысле, что собирался ещё долго не пить. Ну, хотя бы до той поры, когда он не почувствует себя действительно богатым человеком. Человеком, способным убраться из этой Богом проклятой дыры, да и вообще, из этой всей богомерзкой России.
«Потому что не хочу я подыхать вместе с ней, - оправдывался перед собой бывший морской штурман, продолжая вкалывать, как литературный негр, потому что в жизни негры ни черта делать не хотят.
– К тому же я только наполовину русский. И потом: когда у меня соберётся достаточно денег, можно будет махнуть к Петьке Варфаламееву. Вот там мы с ним и разговеемся. А этот коньяк, когда он подтянется в цене, можно будет на что-нибудь обменять. Или продать. Или, на худой конец, пригодится от ментов отмазываться…»
О том, чтобы махнуть на родину полумифического японского родителя, Константин Матвеевич даже не задумывался.
Глава 60
Икру Константин Матвеевич съел за десять дней. В день – по банке. Жорки не было, а с прочими он делиться не стал. Можно было угостить Семёныча, но тот обязательно раззвонил бы о том всей округе, и первая на икру прибежала бы Петровна.
«Да хрен ей, а не икра, - мысленно ругался бывший морской штурман, поедая очередной бутерброд со сливочным маслом, обильно покрытым чёрными зёрнами, - уж как она меня только не прикладывала, а я ей – такой дорогой деликатес. Пусть карман держит шире…»
Когда кончилась икра, начались проблемы с кормом для скотины. Растениеводы резко прекратили принимать самогон, так как от жадности стали кодироваться, а что может быть ужасней закодировавшегося русского стяжателя сельской ориентации? Другими словами, корм вместе с долларом тоже подорожал в четыре раза. Словно для его производства стали применять американские удобрения и труд американских специалистов, требующих адекватной оплаты адекватной валютой за их американские потенции.
«Вот сволочь, - кряхтел Сакуров, - это ж почём мне теперь придётся продавать свинину?»