САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА
Шрифт:
– Вообще-то, я больше рассчитывал на привес, - возразил Сакуров.
– Да хрен с ним, с привесом. Давай лучше прикинем, во что оставшиеся баки вложим.
Жорка мастерски плюнул в дупло ракиты, росшей у самого Сакуровского крыльца, и смачно затянулся сигаретным дымом. Дождь усиливался, ракита роняла на землю предпоследнюю листву, Мироныч, наконец-то, перестал стучать заступом.
– Давай трактор купим, - выдал свою заветную мечту Константин Матвеевич.
– На хрена? – удивился Жорка.
– Ну, всё-таки, - растерялся Сакуров.
–
– Нет.
– Так и забудь. Я так прикидываю, что надо зерна закупить да поросят взять с полдюжины. Поставим их в твой сарай, а весной толкнём свинину где-нибудь в Москве. Кстати, неплохо было бы взять какую-нибудь подержанную иномарку.
– А хватит на всё? Помнишь…
– Помню. Знаешь, сколько сейчас стоит телега, которую мы толкнули в Мурманске?
– Сколько?
– Смешно сказать: всего триста долларов. А учитывая темпы инфляции, она нам обойдётся вообще долларов в двести.
– Да, Колюня не дурак, - поддакнул Сакуров.
– Был бы, - уточнил Жорка.
Жорка хотел сказать, что дальний родственник их односельчанина Семёныча был бы не дурак, если бы не связался с приятелями, потому что покупал он свой грузовик в кредит по остаточной стоимости и советскому номиналу почти год назад. А за это время бывшие советские рубли, смешавшись с демократскими банкнотами, упали в десять раз. То есть, если бы дальний родственник Семёныча остался при грузовичке, то он остался бы с ним почти задаром.
– Я одного не пойму, - решил развить тему Константин Матвеевич, - как мог такой никчёмный мужичок оформить такой узкий кредит?
– Сам не пойму, - пожал плечами Жорка.
Оба помолчали, думая на тему возможностей, которые предоставила российская демократия узкому кругу избранных людей для того, чтобы эти люди в скором будущем стали столпами нового российского общества. Каким будет вышеупомянутое общество и как в когорту избранных попал дальний родственник Семёныча, оставалось догадываться.
– А вот и Мироныч, - неожиданно сообщил Жорка.
– Где? – удивился Сакуров и повертел головой, высунувшись из-под навеса. Спустя минуту он действительно увидел старого сквалыгу, ползущего с заступом на плече и каким-то мешком в руке по границе участков Сакурова и Жорки Прахова. Дождь скрадывал передвижение бывшего директора, нынешним своим видом смахивающего на последнего разбойника из одноимённой драмы Шиллера, поставленной не в самом лучшем провинциальном театре. Передвигался старый хрыч с трудом, глядел злобно.
«Ну и слух у Жорки», - в который раз подивился Константин Матвеевич.
– Ну и здоровье у Мироныча, - возразил Жорка, имея в виду возраст бывшего директора и его повседневные упражнения на свежем воздухе, на воздухе очень свежем, и на воздухе донельзя мокром.
– Здравствуйте, Евгений Мироныч, - приветствовал односельчанина Сакуров.
– Здравствуйте, - огрызнулся Мироныч, вполз на крыльцо, брякнул об него заступ и стал что-то доставать из мешка.
– Нашёл фунты? –
– Какие стерлинги?! – завизжал старичок. – Я на вас в суд подам!
– За что? – удивился Жорка.
– За это!
Мироныч наконец-то опростал мешок и явил взорам соседей какой-то ужасно древний чугун, с корявыми наростами снаружи и изнутри.
– Две недели копал и – что?! – не отставал старичок, потрясая ужасным чугуном, явным ровесником самого себя.
– Что ж ты так орёшь, родной? – заговорщическим голосом урезонил старичка Жорка. – Ведь это тот самый чугун…
– Какой – тот самый? – насторожился Мироныч.
– Ну, тот, в который я фунты положил, прежде чем зарыть. Ты как горшок доставал: дыркой кверху или жопой?
– Чёрт! – хлопнул себя по лбу старый маразматик, схватил заступ и рванул обратно в посадку.
– Там рядом в горшке поменьше должны быть стерлинги! – крикнул вдогон старичку Жорка, а Сакурову, глядя на семенящего под холодным дождём Мироныча, сделалось совестно за своего друга.
Вечером случился скандал. Присутствовали Жорка, Сакуров, Виталий Иваныч, военный и Гриша. Центровым выступал Мироныч. Сначала он, конечно, не нашёл ни золотых фунтов, ни горшка с серебряными стерлингами. Больше того: Мироныч вывозился в грязи, как передовой золотарь (55), взявший повышенные обязательства чистить по три авгиевы конюшни за смену. В таком плачевном виде Мироныч пошёл доставать Жорку, требуя погасить мифический долг хотя бы с помощью трёхсот долларов вместо обещанного большого горшка с золотыми фунтами и горшка поменьше с серебряными стерлингами. Жорка, не побрезговав ветхостью мифического кредитора, спустил его с крыльца, и Мироныч, призывая всех желающих в свидетели, показательно похромал по деревне.
Первым Мироныча услышал Сакуров. Он убрал с огня кастрюлю со щами, накинул телогрейку и вышел на крыльцо. Мироныч воззвал к Сакурову и пошёл дальше. Сакуров поплёлся за старичком, проклиная себя за слюнтяйство.
Дальше к ним присоединился Гриша. Потом Виталий Иваныч. А затем и военный, зачем-то припёршийся в деревню в такую непогодь. Проигнорировали показательное выступление Мироныча Иван Сергеевич, вообще избегавший всяких тусовок, и Варфаламеев, болеющий похмельем.
– Володя! – приник к богатырскому плечу военного Мироныч, временно простив ему полтонны помидоров и ещё больше картошки. – Вы слышали, что со мной сделал этот подлец, Георгий Прахов?
– Что?
Военный с трудом сдерживал ликование. Впрочем, про себя потешались над плачевным видом впавшего в детство старичка все, кроме не совсем русского Сакурова.
– Он оскорбил меня действием! – патетически возопил Мироныч и воздел руки.
– Как?
По лицу военного ходили судороги, явные признаки тщетно скрываемого веселья.
– С крыльца спустил, - сообщил Гриша.
– И долг отдавать не хочет, - ухмыльнулся Виталий Иваныч.