Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
Теперь Салах ад-Дин спешил не только в Египет, но и к Синайской горе.
– Всемогущий Аллах! Если я ослушался Тебя, подай знак!
– молил он Всевышнего, сделав крюк на обратной дороге.
– Прошу Тебя, подай мне хоть один едва приметный знак! Хоть облачко! Хоть один камень пусть упадет с горы под ноги моему коню!
Он так и впился глазами в гору, когда она возникла впереди и "двинулась" ему навстречу.
Ни облачка! Ни дуновения! Ни единый камешек не покатился по склону, хотя рядом грохотала копытами на полном скаку грозная конница.
– Я не оглянусь,
– прошептал Юсуф, когда гора скрылась за его плечом.
– Оглядываются только воры.
Однако все же случилось то, чего он более всего опасался: его поступок привел в ярость Нур ад-Дина. Великий атабек не принял никаких оправданий и стал грозить суровым наказанием. Его войско, подобно бурному горному потоку, было готово устремиться дальше, обтекая франкскую крепость, как торчащую посреди русла незыблемую скалу, и хлынуть в долины Египта.
Салах ад-Дин усмехнулся лишь тому, что проницательность снова не подвела его: Нур ад-Дину нужен был в большей степени он сам, нежели франкская цитадель.
Однако теперь предстояло предпринять нечто более действенное, чем - чего уж греха таить - откровенное бегство.
Как всегда бывало в трудный час, Салах ад-Дин собрал на совет всю свою семью, пригласив, кроме родственников, двух человек - аль-Фадиля и катиба аль-Исфахани. Оба понимали, что на семейном совете гордых курдов им предстоит только слушать и наблюдать, а свое слово они смогут сказать лишь по его окончании, наедине с везирем.
Узнав об угрозе, в тот же миг взбрыкнули младшие братья везиря. Попав в Египет, они сразу вознеслись на слишком большие высоты чинов и должностей, оттого слегка запамятовали о своем месте в роду и осмелились заговорить первыми. Все они призывали к противлению.
– Разве у нас мало сил, чтобы встретить любого, кто посягнет на нашу власть в Египте?
– с жаром вопрошал брат аль-Адиль.
– Ведь мы могли взять самую сильную крепость франков!
Тут он, правда, бросил осторожный взгляд на Юсуфа. Тот посмотрел на Тураншаха, а невозмутимый, но в бою всегда неистовый Тураншах перевел свой взгляд на отца. Наим ад-Дин Айюб же был явно недоволен всеми: и говорившими, и молчавшими. Тем не менее, многомудрый Айюб терпеливо дождался, пока порыв показной храбрости уляжется.
Когда младшие наконец опомнились и притихли, когда наступила тишина и все взоры обратились на патриарха, Наим ад-Дин Айюб, ни на кого не глядя, стал бормотать себе под нос, словно не желая, чтобы его слушали:
– Не надо было отпускать вас из Дамаска... Да вот великий атабек чересчур милостив... А вы тут все отбились от рук.
Тут он поднял тяжелый взгляд на сына, превзошедшего всех братьев - и старших, и младших.
– Что скажешь, Юсуф Прекраснейший? Ведь так называл тебя великий атабек... И прочил тебе славную судьбу... И направил тебя по верной дороге, хотя ты упирался, как ишак. Верно?
– На все воля Аллаха, отец,- кивнул Салах ад-Дин.
– Конечно, на все воля Аллаха.
– Взор Айюба ничуть не просветлел.
– Но услышь мои слова, Юсуф: ты несомненно пойдешь против воли Аллаха, если и дальше будешь противиться воле
– Ты слышал и мою клятву, отец, - спокойно отвечал Салах ад-Дин.
– Могу повторить, что и теперь не желаю противостоять великому атабеку. Его имя стоит в пятничной молитве рядом с именем халифа аль-Мустади, да пребудет с ним милость Аллаха. Я посылал великому атабеку дары и золото. Разве это не знак преданности?
– Ты сам лучше меня знаешь ответ на этот вопрос, но все равно боишься коровы, которая придет и проглотит ту корову, которую ты теперь с таким усердием пасешь, - заметил Айюб, напомнив сыну о притче-сне.
– Возможно - развел руками Салах ад-Дин.
– Но и ты, отец, прекрасно знаешь, что все дело в иной клятве. Той, которую я давал Всемогущему Аллаху. И мы бы теперь не сидели в этом доме, если бы Всемогущий Аллах не принял моей клятвы.
– Если ты не ошибаешься и не принимаешь на себя слишком много, тогда великий атабек, по воле Всемогущего Аллаха, вполне удовлетворится твоими искренними извинениями, - сказал Наим ад-Дин Айюб.
– Иначе никак нельзя примирить между собой твои клятвы, Юсуф. Только Аллах может объединить их в единый сплав. Надейся на неисповедимую мудрость Господа и пошли великому атабеку смиренную мольбу о прощении... Не смотри на меня так. Ни твоя, ни моя гордость не может пострадать, ведь не забывай, что его род много знатнее нашего.
– Не верится, что еще несколько сладких фиников успокоят атабека, - покачал головой Юсуф.
– На все воля Аллаха, - вздохнул Наим ад-Дин Айюб.
– Я уже молился... К тому же я знаю атабека куда лучше тебя. Пошли к нему гонца, пока позади атабека дорога до Халеба короче, чем впереди него, - до Каира.
И произошло чудо! Видно, и вправду Аллах прислушался к молитвам главы славного курдского рода. Бог надоумил Айюба, как спасти честь семьи и еще крепче утвердить в ней свое верховенство после того, как он лишь последним, вслед за своими сыновьями, явился в покоренный Египет. И наконец кто, как не Всемогущий Творец, смягчил сердце великого атабека, а, вернее говоря, немножко одурманил его голову подобострастными заверениями Салах ад-Дина в своей покорности.
Силы молитв "Добродетельнейшего Малика" Айюба хватило более, чем на год. И на всем Востоке в продолжение этого времени царило умиротворение. Вот на что способен истинный праведник, если кому-то, особенно родичу, удается задеть его за живое!
Однако мир всегда сменяется войною, как хорошая погода - ненастьем... В ту пору, как я уже говорил, мир между грозными властителями царил лишь в те дни, когда все они сидели по домам, хмуро поглядывая друг на друга из своих дворцов. Но стоило кому-нибудь не утерпеть и двинуться куда-нибудь за ворота, как и все остальные трогались в путь. Тут-то и поднимались облака пыли на всех дорогах.