Саламандры: Омнибус
Шрифт:
Открылась противовзрывная дверь, пропуская Цу’гана, ступавшего с закрытыми глазами. Он чувствовал, как аура Евангелины касается его и овевает, словно свежий ветер. Протянув руку, воин сомкнул пальцы на рукояти громового молота и без напряжения сил вытащил оголовье из пола. Огненный Змий слышал всё, каждый удар сердца и каждый тихий вздох.
В глазах демонической машины мелькнула искра, но злобная надежда тут же сменилась оскопленной яростью. Создание не сумело отыскать в наступающем воине ничего, кроме спокойствия.
В миг
Оружие летело, вращаясь в воздухе, пока не врезалось в чудовище. Праведный удар молота расколол корпус машины, который, хоть и сковывал плененную внутри тварь, но также укреплял её.
Пламя вновь разгорелось в глазах демона, освобожденного от пут. Ухватившись жуткими когтями за края разбитой грудной клетки, он начал выбираться наружу.
Меня ждет пир на костях этого мира.
Открыв глаза, Евангелина произнесла первые и последние слова в своей жизни. Истинное имя…
Кхартак-шек-хлад-бахкарн…
Демон успел лишь завизжать перед тем, как его окутал ореол жгучего света. Жаркие ветра, несущие запахи пепла и крови, на миг опоганили воздух — и тут же исчезли вместе с порождением варпа. Волна изгнания, словно круги, расходящиеся по огромному водоему, понеслась дальше, за пределы часовни, за стены бастиона-монастыря, оббегая всю Гробницу IV.
Рядом с Евангелиной остался дымящийся металлический остов. Опаленные, безжизненные обломки демонической машины лежали неподвижно.
Хромая, к ним подошел Претор, залитый кровью, но со штормовым щитом в руке.
Всё было кончено.
Очнувшийся отец Люмеон приковылял из общей спальни. Сейчас он плакал за спиной Цу’гана, поняв, что произошло.
Аура Евангелины почти угасла.
— Её благодать иссякла. Заговорив, она нарушила святейший из обетов Ордена, и теперь этот несравненный дар потерян, — сильно расстроенный священник, тем не менее, радовался тому, что Евангелина осталась жива.
Цу’ган не видел причин печалиться.
— Демон изгнан, а Красной Ярости нанесен жестокий удар.
По его вокс-каналу поступало множество докладов, и воин Саламандр прочел суть сообщений вслух.
— Силы предателей отходят. Небеса очищаются и блокирующий флот отступает.
— Ненадолго, — нахмурился Претор. — Мы лишь получили краткую передышку.
Коснувшись вокс-бусины в ухе, сержант передал на «Неумолимый» координаты точки эвакуации. Затем он повернулся к священнику и послушнице.
— Вы отправитесь с нами.
Отец Люмеон поклонился, прижимая Евангелину к себе, словно ребенка.
— Брат-сержант, — Цу’ган протянул ему громовой молот.
Забрав оружие из рук воина, Претор кивнул.
— Достойный удар.
Цу’ган наслаждался уважением, с которым смотрел на него сержант. Теперь, когда благодать Евангелины исчезла, к воину возвращался прежний гнев. Как глупо, что он принял ту умиротворенность за нечто большее, чем минутное облегчение.
— Что-то
— Всё в порядке, — солгал Цу’ган.
Когда в вышине раздался рёв двигателей «Неумолимого», душевные муки и гнев Огненного Змия уже вернулись.
Реквием Прометея
Ангар зиял в боку корабля, подобно открытой ране, гниющей от ржавчины и разрушения варпом. Он принадлежал «Глориону», древнему кораблю, участвовавшему в давно угасших войнах Каппского фронтира, который был лишь одним из сотни таких же, составляющих единый конгломерат. Разрушенные надстройки, напоминающие соборы, смешались другс другомв насильственном акте единения, выступая среди сломанных шпилей, разбитых куполов и расколотых остатков многоярусных палуб.
Слияние некогда различных кораблей выглядело таким же несуразным, как и его итог. Ныне представляющие собой единую дрейфующую массу, эти чудовища повсеместно именовались «скитальцами».
«Неумолимый» был сущим насекомым в сравнении с этой громадой. Его посадочные опоры опустились на участок палубного настила, достаточно крупный, чтобы вместить целую эскадру десантно-штурмовых кораблей. По аппарели спустились десять фигур в тяжелой броне. Двигались они медленно. Не потому, что были облачены в массивные терминаторские доспехи, или из-за инерции при нулевой гравитации, и не потому, что их сапоги притягивались магнитами к настилу палубы. Они были осторожны.
Скитальцы всегда являлись вотчиной чуждых тварей, прячущихся в темных, забытых глубинах, неспокойно дремлющих в глубинах космоса. Но в этом скитальце таилось нечто большее. Эта масса, слившаяся из множества корпусов, изувеченных следами когтей, населенная колониями странных бактерий, опаленная солнечным ветром, побывала в Оке Ужаса. Варп изрыгнул ее, будто мать, изгоняющая из себя нарождающееся отродье, и она вернулась в реальное пространство после отсутствия длиной почти в век.
— Я чувствую зловоние варпа, — послышался голос Претора в коммлинке шлема Тсу'гана. Даже не видя лица, Тсу'ган мог сказать, что сержант нахмурился.
Не только запах — стены ангара служили видимым доказательством того, что скиталец был запятнан скверной. В свете, источаемом гало-фонарями доспеха, Тсу'ган различил замороженные вакуумом кровеносные сосуды и странной формы бугры. Щели в гротескных наростах напоминали мгновенно замерзшие рты, разинутые от голода. Подобные искажения пятнали собой каждую вертикальную поверхность и сливались в густую кашу окаменелой биомассы, скопившуюся по краям палубы.
— Огнемет, — приказ Претора был краток, будто обрублен, из-за едва сдерживаемого отвращения. Брат Колох выступил вперед из боевого порядка и окатил стену очищающим огнем. Как будто спичку поднесли к куче промасленных дров — огонь пронесся по нечисти, пожирая ее под жуткие шипящие завывания, едва различимые за ревом тяжелого орудия.