Сальмонельщики с планеты Порно

Цуцуи Ясутака

В июне я получил ещё один, третий, выходной на неделе. В других фирмах тоже переходили на четырехдневку, а в некоторых оставалось даже всего три рабочих дня.

На выходные, в первую неделю июля, я решил на машине махнуть с семейством на море. Не очень-то мне этого хотелось — купальный сезон только начался, и на дорогах ожидалась порядочная толкотня. Однако мне уже порядком опротивело три дня в неделю слоняться по квартире, поэтому я смирился с ожидавшим нас адом и всё-таки решился. Домочадцы, конечно, были на седьмом небе.

Из города мы выбрались без особых

проблем. Но на шоссе, ведущем к побережью, был затор. В машины набивались целыми семьями. Проехав немного, останавливались. Приходилось ждать несколько минут, а то и целый час, пока опять тронемся. Сдвинувшись наконец с места, через пару сотен метров застревали снова. Поворачивать назад было поздно — машин столько, что ни свернуть, ни перестроиться. Параллельно шоссе шла железная дорога. Проходившие поезда тоже были забиты под завязку. Пассажиры забирались даже на крыши вагонов, висели в дверях, окнах, на сцепках между вагонами.

Мы выехали из дома рано утром, но не проехали и полпути, как стало смеркаться.

— Сигэнобу! Где ты? Иди кушать!

Сын бегал с другими детьми между стоявшими в пробке машинами — играл в салочки. Жена привела его к нашей машине, где мы устроились перекусить.

Отправляясь в дорогу, мы предусмотрительно захватили с собой одеяла. Все уснули. Но я не спал. Ночью тоже надо было вести машину. Поняв, что поток снова остановился, я ловил момент, чтобы покемарить, опустив голову на руль. Когда движение возобновлялось, меня будил гудком водитель ехавшей сзади машины. При таком непроходимом заторе можно было хотя бы не бояться серьёзной аварии. Все засыпали за рулём, но максимум, что грозило при такой черепашьей езде, — это лёгкий удар сзади.

На следующий день после обеда мы вползли в маленький городок, расположенный в двух километрах от побережья. Машину пришлось бросить на главной улице — ехать дальше было невозможно. Все улицы, включая узкие проулки на задворках, были забиты оставленными автомобилями. Городок был полностью парализован — потому только, что море близко.

В машине мы переоделись для пляжа и зашагали по мостовой, присоединившись к великому множеству таких же семейств. Почти все облачились в купальные костюмы или плавки. Нам ничего не оставалось, как влиться в поток и тащиться вместе со всеми. На небе ни облачка, солнечный диск сиял в обрамлении яркой пурпурной короны. Я сразу весь взмок. Передо мной шёл какой-то дядька. На его спине тоже блестели капли пота. Такие же капли скатывались с кончика моего носа. Бетонная мостовая была мокрой и скользкой от человеческого пота.

Как только вышли из городка на просёлок, нас тут же окутали тучи пыли. Скоро тела людей стали чёрными. Лица покрылись коркой из пота и пыли. Жена и мамаша ничем не отличались от других. У Сигэнобу и других детей, которые тёрли глаза руками, мордочки сделались как у енотов.

Откуда у людей берётся такое поразительное терпение? Ради чего? Только чтобы выбраться на отдых? Я задавал себе эти вопросы, копаясь в себе, пытался представить внутреннее состояние окружавших меня людей, но так и не смог понять причины. «Может, станет

ясно, когда доберёмся до побережья», — думал я.

Мы миновали железнодорожный переезд со шлагбаумом, шум нарастал, толпа прибывала — к процессии присоединились сошедшие с поезда. То там, то тут уже слышалось: «Не напирайте!» В одной руке я нёс корзинку, в другую крепко вцепился Сигэнобу. Теперь мы уже шли по песку, который тоже пропитался потом.

В сосновом бору народу ещё прибавилось. Люди были везде, в воздухе висела духота от множества человеческих тел. Кого-то крепко прижали к дереву — так, что не повернёшься, — раздавались крики о помощи. Ещё одно впечатляющее зрелище: с веток сосен, как колонии разноцветных летучих мышей, в огромном количестве свешивались предметы туалета. Мужчины вперемежку с молодыми женщинами, не обращая ни на кого внимания, карабкались на деревья, раздевались догола и переодевались в купальники.

Миновав сосновый бор, мы вышли к побережью. Но и оттуда, кроме линии горизонта вдали, ничего нельзя было увидеть. Перед нами колыхалось море голов. Где кончается берег, где начинается вода — совершенно непонятно. Со всех сторон — справа и слева, спереди и сзади — только люди, люди, люди… Людские волны. Куда ни кинь взгляд — только человеческие головы. В воздухе висели испарения человеческих тел.

— Эй! Держитесь крепче друг за друга! — рявкнул я жене, — Давайте ко мне ближе! Возьми маму за руку!

Солнце жарило прямо в лицо. Пот струился водопадом. Сзади напирали липкие от пота тела, и двигаться можно было только вперёд. Нам, в свою очередь, приходилось прижиматься к мокрым спинам впереди идущих. Это было куда хуже, чем в электричке в часы пик.

Сигэнобу расхныкался:

— Жарко! Пить хочу!

— Мы не можем вернуться. Потерпи! — крикнул я, — Скоро в прохладной воде будешь купаться.

Но, судя по всему, шансов выяснить, прохладное море или нет, у нас не было. Вполне возможно, оно уже больше чем наполовину состояло из человеческого пота, тёплого и липкого.

Каждый год к купальному сезону на побережье строили кабинки для переодевания, разгороженные тростниковыми циновками. Но я ни одной так и не заметил. Должно быть, их смели и вдавили в песок толпы гуманоидов. Возможно, циновки, которые мы топтали, и были останками этих кабинок.

Эта картина напоминала мне шествие стада слонов, сметающего всё на своём пути. Или, скорее, тучу саранчи, после которой ничего не остаётся. Это не люди, думал я, взирая на тупые улыбки вокруг. Это какие-то праздные животные.

— Пожалуйста, продолжайте движение. Продолжайте движение, — надрывался кто-то в мегафон с единственной наблюдательной вышки.

Но у нас других вариантов и не было. Если бы мы остановились, нас бы смели и затоптали насмерть. Все в молчании продолжали двигаться дальше. Только кое-где слышались детские крики и плач.

На меня давили всё сильнее, пока не притиснули насквозь пропотевшей грудью и животом к покрытой татуировками спине какого-то мужчины. Я уже давно потерял из вида мамашу и жену. Их куда-то унёс людской поток.