Сальватор. Том 1
Шрифт:
– Сир! Если моя преданность может быть полезна вашему величеству, – отозвался генерал, – я готов повиноваться без колебаний. Однако я бы хотел иметь письменные инструкции.
– Садитесь и пишите, генерал.
Генерал сел на то же место, где только что сидел Сарранти, и взял отложенное им перо.
Император стал диктовать, и генерал записал:
«В правительственную комиссию.
Господа!
Положение
Восемьдесят тысяч человек собираются под Парижем: это на тридцать тысяч больше того, что я когда-либо имел в своем подчинении во время кампании 1814 года, однако я три месяца сражался с огромными армиями России, Австрии и Пруссии, и Франция вышла бы победительницей из борьбы, если бы не капитулировал Париж:; кроме того, это на сорок пять тысяч человек больше, чем было у меня, когда я покорил Альпы и завоевал Италию.
Даю слово солдата, что, отбросив неприятеля, я отправлюсь в Соединенные Штаты для исполнения своего предназначения.
Наполеон».
Генерал Беккер не позволил себе ни единого замечания. Как солдат он понимал, что все это было возможно.
Наполеона снедало беспокойство. Впервые, может быть, мускулы лица выдавали волнение его души.
Его гениальная мысль работала не переставая. Он представлял, как уже все исправил, все восстановил. Он диктовал мир, если не славный, то, во всяком случае, почетный, и исполнял данное слово. Он покидал Францию не как беглец, а как спаситель.
Два часа он вынашивал эту соблазнительную мечту!
Он не спускал глаз с аллеи, по которой должен был возвратиться генерал, прислушивался к малейшему шуму. Временами его взгляд охотно останавливался на шпаге, брошенной поперек кресла. Он понял наконец, где его настоящий скипетр.
Значит, все еще было поправимо, приход Блюшера, отсутствие Груши! Его великая мечта 1814 года о сражении, которое под стенами Парижа похоронит неприятельскую армию, могла осуществиться! Несомненно, люди, к которым он обращался, поймут его правильно. Как и он, на одну чашу весов они положат честь Франции, а на другую – его отречение, и не станут колебаться.
В глазах размечтавшегося Наполеона мелькнуло что-то вроде молнии: это отразился солнечный луч в окне кареты.
Экипаж остановился, из него вышел человек: это был генерал Беккер.
Наполеон провел рукой по лицу, другую руку прижал к груди. Возможно, ему было бы лучше превратиться в ту минуту в изваяние?
Вошел генерал.
– Что? – поспешил спросить император.
Генерал с поклоном подал бумагу.
– Ваше величество! – начал он. – Вы,
Император медленно развернул бумагу и прочел:
«Временное правительство не может принять предложения генерала Бонапарта и позволяет себе дать ему лишь один совет:
уехать незамедлительно, учитывая, что пруссаки наступают на
Версаль.
Герцог Отрантский».
Император прочел письмо, и ни один мускул на лице не выдал его волнения. Прекрасно владея собой, он сказал:
– Прикажите готовиться к отъезду, генерал, а когда ваши приказания будут выполнены, предупредите меня.
В тот же день в пять часов пополудни император покидал Мальмезон.
У подножки своей кареты он увидел Сарранти: тот подал ему руку, помогая подняться в экипаж.
– Кстати, – спросил Наполеон, опираясь на его надежную руку, – предупредил ли кто-нибудь генерала Брайера, что он может двигаться к Парижу?
– Нет, сир, – отвечал Сарранти, – и еще можно…
Наполеон покачал головой.
– Ах, сир, – прошептал корсиканец, – вы потеряли веру во Францию!
– Совершенно верно! – подтвердил Наполеон. – Теперь я верю только в собственный гений.
Он сел в карету, дверца за ним захлопнулась.
Лошади поскакали галопом.
Необходимо было прибыть в Версаль до пруссаков.
XXVIII.
Рошфор
Третьего июля, в тот же день, как неприятель занял Париж, император прибыл в Рошфор.
Во все время пути Наполеон оставался печален, но спокоен.
Говорил он мало. Судя по нескольким вырвавшимся у него словам, он непрестанно возвращался мыслями к Франции, как стрелка компаса непрестанно показывает на север; но он не получал новостей ни от жены, ни от сына.
Время от времени он брал щепоть табаку из табакерки генерала Беккера и вдруг заметил, что на крышке изображена Мария-Луиза. Он решил, что ошибся, и склонился ниже.
Генерал все понял и протянул табакерку императору.
Тот взял ее в руки, с минуту разглядывал, потом без слов вернул генералу.
Наполеон вышел у морской префектуры.
Последняя надежда – скажем больше: последняя уверенность – оставалась ему, что временное правительство передумает и отзовет его назад.
Через несколько часов после того, как он остановился в морской префектуре, прибыл курьер с письмом из правительственной комиссии, адресованном генералу Беккеру.
Император скользнул взглядом по печати, узнал ее и стал с нетерпением ждать, когда генерал распечатает письмо.
Генерал понял желание императора и поторопился.