Сальватор

Дюма-отец Александр

В этом квартале Парижа, со всех сторон окруженном деревьями, домик, где проживал художник, представлял собой скорее деревенскую хижину, нежели городское жилище.

Но, будучи простым и чистеньким, изолированным от других, он казался генералу самым надежным убежищем, самым спокойным местом проживания, которое только может пожелать труженик.

А теперь первое, что поразило и очень удивило графа Эрбеля, было то, что после того, как он постучал деревянным молотком в свежевыкрашенную дверь, ему открыл

слуга в ливрее того же цвета, который носили его собственные слуги, то есть в ливрее слуг семьи Куртенэ. Слуга представился и осведомился:

– Что вам угодно, мсье?

– Как это, что мне угодно, мошенник? – спросил граф, испепеляя лакея взглядом с головы до ног. – Мне угодно увидеть племянника. Именно за этим я сюда и прибыл.

– А! В таком случае вы – генерал граф Эрбель? – спросил с поклоном слуга.

– Естественно, я – генерал граф Эрбель, – повторил генерал ворчливо. – Я ведь тебе сказал, что прибыл для того, чтобы повидаться с племянником. А у него, насколько мне известно, другого дяди, кроме меня, нет.

– Я немедленно доложу о вас хозяину, – сказал слуга.

– Он один? – спросил генерал, вставляя монокль для того, чтобы получше рассмотреть двор, посыпанный речным песком. Раньше двор был посыпан галькой.

– Нет, господин граф, он не один.

– С женщиной? – спросил генерал.

– С друзьями. У него мсье Жан Робер и мсье Людовик.

– Так, так, так! Скажите ему, что я прибыл и что скоро поднимусь к нему. А пока я хочу осмотреть дом. Мне кажется, что здесь стало очень мило.

Слуга, как мы уже говорили, поднялся в мастерскую и доложил Петрюсу о визите дяди.

Оставшись в одиночестве, генерал смог рассмотреть и оценить различные изменения к лучшему, которые претерпели дом и двор племянника, или скорее дом, где жил племянник.

– Ого! – сказал он самому себе. – Хозяин Петрюса, как мне кажется, украсил свою хижину: там, где была куча навоза, теперь растут редкие цветы. На месте крольчатника теперь стоит вольера с зелеными попугайчиками, белыми павлинами и черными лебедями. Где раньше был простой сарай, теперь конюшня и каретная… А, честное слово, упряжь-то, оказывается, в отличном состоянии.

И, как заядлый лошадник, он подошел к крюкам, на которых висели сбруя и другие предметы, привлекшие его внимание.

– Ах-ах! – сказал он. – Герб семьи Куртенэ! Значит, эта упряжь принадлежит племяннику. Что же получается? Неужели он и впрямь имеет дядю, которого я не знаю и от которого он получил наследство?

Продолжая размышлять вслух, генерал был скорее удивлен, нежели озабочен и угнетен. Но, войдя в каретную и увидев там элегантную коляску Бердера, побывав в конюшне и проведя ладонью по спине одного из двух коней, купленных, вероятно, у Драка, генерал стал задумчив, а на лице его появилось выражение

неописуемой грусти.

– Прекрасные животные! – прошептал он, продолжая поглаживать лошадей. – Этот выезд стоит по меньшей мере шесть тысяч франков… Вот дела! Но возможно ли, чтобы эти лошади принадлежали бедному художнику, который с трудом зарабатывает в год десять тысяч франков?

И генерал, полагая, что ошибся в определении гербов на упряжи, отправился поглядеть на гербы, которые были изображены на карете. Но и там он увидел герб семейства Куртенэ. Над гербом была изображена баронская геральдическая корона.

– Все правильно, все верно, – пробормотал он. – Я – граф, его папаша-корсар – виконт, а сам он барон. Хорошо еще, что он не замахнулся на герцогскую корону!.. Хотя в общем-то, – добавил он, – и в этом случае он был бы прав, поскольку наши предки ее носили.

После чего, бросив последний взгляд на лошадей, на сбрую, на вольеру, на цветы и на песок, переливавшийся под ногами, словно жемчуг, он стал подниматься по лестнице в мастерскую племянника. Но, дойдя до второго этажа, он остановился и, проведя ладонями по лицу, словно смахивая слезу, прошептал:

– Бедный мой Пьер, неужели твой сын стал бесчестным человеком?

Пьер был братом графа Эрбеля, тем человеком, кого граф в порывах остроумия называл якобинцем, пиратом, морским разбойником.

В тот момент, когда граф Эрбель произносил последние слова и тайком смахивал слезу, которая эти слова сопровождала, он услышал, как племянник его сбежал по лестнице, ведущей на третий этаж, и весело воскликнул:

– Здравствуйте, дядя! Здравствуйте, дорогой! Что же вы медлите и не поднимаетесь ко мне?

– Здравствуй, господин племянник, – сухо ответил граф Эрбель.

– О! Что это вы так ко мне обращаетесь, дядюшка? – с удивлением спросил молодой человек.

– А ты чего хотел? Я обращаюсь к тебе так, как могу, – ответил генерал, берясь за перила и продолжая подниматься по лестнице.

Затем, не произнеся ни слова, он вошел в мастерскую, отыскал глазами наиболее удобное кресло и опустил в него тело, угрюмо произнеся «уф».

– Так-так, – пробормотал Петрюс, – значит, я не ошибся в предчувствиях.

Затем, подойдя к генералу:

– Дорогой дядя, – сказал он. – Осмелюсь заметить, что у вас сегодня утром настроение не из лучших.

– Да уж, – сказал генерал. – Если у меня плохое настроение, это значит, я имею на это основания.

– Спорить не буду, это – ваше право, дорогой дядя. Но поскольку я прекрасно знаю ваш ровный характер, то думаю, что ваше дурное настроение имеет свои причины.

– И вы совершенно правильно думаете, господин племянничек.

– У вас, вероятно, с утра был какой-то неприятный посетитель, дядя?