Сальватор
Шрифт:
Его охватил такой страх, что он задрожал всем телом.
И тут внезапно вспомнил о зажженных им же самим и оставленных в комнате двух свечах.
Тогда он понял, какую совершил неосторожность.
Свет, который он увидел, могли увидеть и другие. А поскольку всем было известно, что замок необитаем, это могло вызвать всякие подозрения.
Поэтому господин Жерар скорым шагом направился к замку, по-прежнему отводя глаза от пруда. Быстро поднявшись по ступенькам крыльца, он взбежал по лестнице наверх.
Задув одну свечу,
До этого такая мысль ему и в голову не приходила, поскольку он был охвачен страхом, что кто-нибудь увидит в замке свет.
Страх опасности материальной прошел, но к нему вернулся страх перед опасностью нематериальной.
Чего было бояться господину Жерару в коридорах и на лестницах пустынного дома?
Того, чего боятся такие, столь мало похожие друг на друга люди, как дети и убийцы: призраков.
В темноте господин Жерар дрожал от того, что услышит, как кто-то идет позади него. Хотя он и не знал, кто это может быть.
Он боялся почувствовать, что кто-то потянет его за редингот, а он не будет знать, кто это.
Ему казалось, что за поворотом коридора его вдруг встретит какое-то привидение. Призрак ребенка или женщины.
Разве не произошли в этом проклятом доме два, а может, и три убийства?
Вот почему господин Жерар не стал гасить вторую свечу.
Он мог выйти из дома через две двери: через парадную дверь или через дверь винного погреба.
Спустившись в вестибюль, он заколебался.
Перед парадной дверью находился пруд. Этот ужасный пруд!
Прежде чем достичь двери винного погребка, надо было пройти под сводами коридора, где была задушена Урсула.
Господин Жерар вспомнил о пятнах крови на каменных плитах пола.
И все же он предпочел выйти через двери винного погреба: в этих пятнах крови не было никакой опасности.
Держа свечу в одной руке, а заступ в другой, он спустился по лестнице, прошел через кухню, секунду поколебался перед тем, как толкнуть дверь винного погреба, потряс головой, чтобы стряхнуть капельки пота с лица: поскольку обе руки были заняты, он не мог этот пот вытереть.
Наконец он толкнул ногой дверь винного погреба. Вырвавшийся из щелей сквозняк мигом задул свечу.
Он остался стоять в полной темноте, словно пленник тьмы.
Когда погасло пламя свечи, у него из груди вырвался крик. Но вскоре он вздрогнул и смолк, потому что испугался, как бы звук его голоса не поднял из могилы мертвых.
Ему надо было или продолжать идти через винный погреб, или возвращаться назад в вестибюль.
Но как он мог повернуть назад: а если призрак Урсулы идет за ним следом?!.
Он предпочел пойти вперед.
Невозможно описать, что произошло в этой душе, дрожавшей еще сильнее, чем листья осины, за те пять секунд, которые понадобились убийце на то,
Наконец он подошел к дровяному сараю.
И там решил, что почти спасен.
Но дверь, выходящая в парк, оказалась закрытой, а ключа в замке не было. Задвижка заржавела и не поворачивалась. Первая попытка открыть дверь была безрезультатной.
Несчастному старику едва было не отказали силы.
Он подумал, что если он еще раз пройдет через винный погреб, то просто умрет от страха.
Он собрал все свои силы.
Замок поддался, и дверь распахнулась.
Ворвавшийся с улицы свежий воздух налетел на его вспотевшее лицо и остудил его.
Это дуновение показалось ему бесконечно приятным после затхлой атмосферы подземелья.
И он всей грудью вдохнул чистый ночной воздух!
Он почувствовал себя увереннее.
И уже открыл было рот, чтобы поблагодарить Господа, но не осмелился этого сделать.
Ведь если был Бог, то почему он, Жерар, разгуливал на свободе, а господин Сарранти сидел в тюрьме?
Вполне вероятно, что в этот самый момент господин Сарранти спал тем спокойным сном, который дает праведнику силы взойти на эшафот, а вот он бодрствует, душу его терзают угрызения совести и страх, колени подгибаются, руки дрожат, по лицу струится пот.
И во имя исполнения какого ужасного дела он не спит? Какую ужасную работу предстоит ему выполнить?
Ему предстояло вырыть из могилы и перепрятать останки своей жертвы.
Хватит ли у него на это смелости? И хватит ли ему на это сил?
Во всяком случае, он постарается это сделать.
Он быстрым и почти твердым шагом пересек открытую и освещенную луной лужайку, которая отделяла замок от парка.
Но, когда он оказался в тени высоких деревьев, когда его окружила таинственная и что-то шепчущая темнота, ледяная рука страха снова схватила его за волосы.
Он, впрочем, был уже на аллее, которая вела в заросли.
Он увидел высокий дуб и стоящую рядом с ним скамейку.
Страх тянул его назад, но он знал, что надо идти вперед.
И он шел вперед, влекомый той же силой, которая тянет преступника на эшафот.
В какой-то момент он подумал, не лучше ли было действительно пойти на эшафот, чем делать то, что он собрался сделать.
Там по крайней мере его ждал всего один удар, которого бы он и не услышал. И умер бы он сразу же и без мук. И искупил бы все свои грехи.
Но долгая, как агония, процедура суда, застенок, это вонючее и холодное преддверие склепа, палач и его темные одежды, покрашенный красной краской эшафот с двумя издали заметными тонкими стойками, ступеньки, по которым следовало подняться при помощи двух подручных палача тем, кого покидали силы, качели, на которые вас уложат, треугольное лезвие гильотины, которое заскользит по направляющим, – все это делало смерть жестокой, постыдной, невозможной!