Сальватор

Дюма Александр

Детская печаль, охватывавшая вдруг одну из них, сейчас же отзывалась в сердцах трех других; они делились друг с другом и грустью, и радостью, и надеждами, и мечтами — словом, жизнью, ведь в то время жизнь для них и была всего лишь мечтой.

Их содружество (его можно назвать так в полном смысле этого слова), укреплявшееся с каждым днем, месяцем, годом, в последний год стало таким тесным, что их четверной союз вошел в Сен-Дени в поговорку.

Однако приближался день разлуки. Еще несколько месяцев, и каждая из них, выйдя из Сен-Дени, должна была отправиться своей дорогой в родительский

дом в различные предместья: одна — в Сен-Жермен, другая — в Сент-Оноре, эта — в Сен-Жак, а та — в Сент-Антуан. Вот так же и в жизни они должны были пойти разными дорогами и занять место каждая в своем мире, где три другие подруги могли встретить ее лишь по чистой случайности.

Приходил конец их нежной дружбе, этой чудесной жизни вчетвером, когда никто из них не проиграл, а каждая лишь выиграла! Больше не биться вместе их четырем сердечкам! Конец безмятежному и радостному детству! Все это должно было безвозвратно кануть в вечность. Вчетвером они мечтали о будущем, а жить в нем придется по отдельности! И не с кем отныне разделить печаль! Жизнь в пансионе была долгим и восхитительным сном; теперь они стояли на пороге реальной жизни.

Несомненно, по прихоти случая или, точнее, судьбы — назовем это жестокое божество его настоящим именем — их вот-вот разбросает в разные стороны, разметает по всему свету. Однако они мужественно сопротивлялись разлуке, склоняясь, будто тростинки, но не ломаясь.

Соединив в пожатии четыре белые руки, они торжественно поклялись помогать друг другу, поддерживать одна другую в беде, сохранить взаимную любовь — словом, чтобы все было как в пансионе, и так до последнего дня.

Они заключили между собой союз, главным условием которого было: каждая должна являться на помощь подругам по первому зову, в любое время дня и ночи, в любую минуту жизни, каким бы ни было ее собственное положение — свободным или затруднительным, радостным или печальным, рискованным или отчаянным.

Мы видели, как, верные данному слову, они явились на зов умиравшей Кармелиты; читателю еще предстоит увидеть их не менее верными в не менее серьезных испытаниях.

Как мы уже упоминали, они договорились встречаться ежегодно в первый день поста во время мессы в соборе Парижской Богоматери.

За два-три года, прошедших со времени их выхода из пансиона, Кармелита и Фрагола виделись с подругами только в этот день.

Одну из таких встреч Фрагола пропустила. Если когда-нибудь нам доведется рассказать историю ее жизни, мы объясним, почему она тогда не явилась.

Регина и Лидия виделись несколько чаще.

Однако то обстоятельство, что девушки встречались довольно редко, отнюдь не охладило их дружбы; опираясь друг на друга, они могли бы вчетвером благодаря своим связям добиться того, что оказалось бы не под силу целому конгрессу дипломатов.

И действительно, подруги, стоя на четырех различных ступенях общественной лестницы, держали ключи от всего общественного здания; двор, аристократия, армия, наука, духовенство, Сорбонна, университет, академии, народ — все им было подвластно, их ключи подходили ко всем замкам, отпирали все двери; вчетвером они представляли высшую власть, неограниченную и абсолютную.

Только

против смерти, как мы уже видели, они были бессильны.

Наделенные одинаковыми добродетелями, воспитанные на одних и тех же принципах, проникнутые светлыми чувствами, способные на жертвы и самоотречение, они словно были рождены для добра и, каждая в отдельности или все вместе старались во что бы то ни стало творить его, как только представлялась для этого хоть малейшая возможность.

У нас, несомненно, в ходе этого повествования еще будет случай убедиться в том, как они борются со всевозможными страстями, и тогда, может быть, мы увидим, как они побеждают в опаснейших схватках, выходят закаленными из сражений.

Теперь давайте послушаем.

Часы бьют полдень; Регина должна вот-вот вернуться.

В самом начале первого послышался стук колес.

Три подруги были заняты беседой. О чем они говорили? Кармелита, разумеется, о покойном; две другие, возможно, о живых; но вот все три разом поднялись.

Их сердца бились в лад, но, конечно, Фрагола трепетала больше других.

Вдруг до них донесся голосок Пчелки; она, прелестный вестник, вырвалась вперед и влетела в оранжерею с криком:

— Вот и мы! Вот и мы! Вот и мы! Сестричка Рина получила аудиенцию.

Вслед за ней появилась Регина с торжествующей улыбкой на губах: она держала в руке приглашение на аудиенцию.

Аудиенция была назначена на половину третьего: нельзя было терять ни минуты.

Подруги поцеловались, снова поклявшись в дружбе. Фрагола торопливо вышла, взлетела в экипаж Регины, который мог доставить ее скорее, чем фиакр, и карета с гербами помчала очаровательную девушку, остановившись у въезда в аллею улицы Макон.

Двое мужчин поджидали Фраголу у окна.

— Это она! — в один голос вскричали они.

— В карете с гербами? — усомнился монах.

— Да. Впрочем, дело совсем не в этом. Привезла ли она приглашение на аудиенцию?

— У нее в руке какая-то бумага! — заметил Доминик.

— Тогда все в порядке, — отозвался Сальватор.

Доминик бросился на лестницу.

— Это я! — крикнула Фрагола, услышав звук отворяемой двери. — Приглашение у меня!

— На какой день? — спросил Доминик.

— На сегодня, через два часа.

— О! — вскрикнул Доминик. — Да благословит вас Бог, дитя мое!

— Слава Всевышнему, святой отец! — подхватила Фрагола, почтительно подавая монаху зажатое в белой ручке приглашение на аудиенцию к королю.

XXVI

ОТСРОЧКА

Король пребывал не в самом веселом расположении духа.

Роспуск национальной гвардии, о чем немногословно сообщалось в утреннем выпуске «Монитёра», взволновал всю торговую часть Парижа. «Господа лавочники», как называли их «господа придворные», всегда бывали недовольны: как мы уже говорили, они роптали, когда им приказывали нести караул, они же роптали, когда им запрещали его нести.