Салют Победы

Коллектив авторов

Кстати, довольно опытным разведчиком был и уже известный нам Рудольф Циммер. После войны он преспокойно жил в городе Кельне. Бывший палач разводил розы, торговал цветами. Тогдашнее правительство Аденауэра отказалось выдать его советскому правосудию, хотя знало, что руки его обагрены кровью тысяч людей…

Джермай-Кашик посещали люди Циммера. В окрестностях села шныряли под видом бежавших из плена люди в поношенных бушлатах, шинелях, просили население их покормить, приютить. Так действовали предатели Родины Дубогрей, Оленченко, Зуб, Купрыш и другие.

Фельдфебель Курт Вебер – тоже из группы Циммера – был санитарным фельдшером. Ему очень нравилась Алиме. Поступки Вебера говорят о том, что он не только полюбил девушку, но и презирал или даже ненавидел Циммера и всю его команду. Разумеется, он ничего не знал ни о том, кто такая Абденнанова, ни о тайных связях своего командира с отщепенцами, предателями. Вебер по просьбе Алиме, для посещения якобы родственников

в других деревнях, доставлял группе аусвайсы, другие документы.

Алиме установила связь на станции Семь Колодезей с дежурным по станции Е. Г. Ивановым, со сцепщиком вагонов А. А. Ачкаловым. Те, в свою очередь, давно были связаны с Семиколодезянской патриотической группой и Восточным партизанским соединением. Патриоты наносили удары по врагу. Гремели взрывы на дорогах, взлетали в воздух эшелоны. Настроение партизан поднялось, когда узнали, что на Чушке на кубанской стороне Красная Армия накапливает силы, чтобы совершить бросок через пролив.

Комиссар Восточного соединения Мустафаев (бывший секретарь обкома партии) не раз расспрашивал Александра Павленко о том, как действует группа Алиме, какая ей нужна помощь. Мустафаев с болью замечал, что фашисты заигрывают с некоторыми группами татар, сформировали из подонков карательный батальон. И головорезы из этого подразделения действуют так же, как бандеровцы на оккупированной Украине и власовцы – в русских областях.

Предателям из отряда Циммера удалось поначалу выследить патриотическую группу в Мариентале (Горностаевка). Случилось это в октябре 1943 года. Отдельным членам этой группы удалось спастись, в их числе Анне Бауэр (Плотникова), Анне Белоненко, Клавдии Васильевой, другим. Но при захвате марфовской группы патриотов они попали в лапы фашистов (за исключением Васильевой).

За провалом марфовцев ниточка потянулась на станцию Семь Колодезей. В лес успели уйти Александр Беспалов, Лидия Шведченко, Алексей Сухомут, некоторые другие. А вот Галю Перемещенко, Евгения Иванова схватили. Палачи усилий не жалели. Евгения Григорьевича отправили в Старокрымскую тюрьму. К нему в камеру подсадили якобы зверски избитого человека, который стонал, просил воды и хвастал, что никого не выдал.

По словам очевидцев, это был Купрыш. Предатель сумел разговорить Иванова. Тот, правда, не называл имён, места, а лишь намекнул, что недалеко от станции работает разведгруппа, что Красная Армия уже под Керчью и скоро будет здесь. Позже Купрыша арестовали в Югославии, его судили за выдачу фашистам мариентальской патриотической группы и расстреляли.

Чтобы не вспугнуть Алиме и её помощников, пеленгатор установили в специальном вагоне и оставили на полустанке Ойсул. Фашистам удалось засечь источник информации. Деревню оцепили, никто не смог уйти. Пытки и издевательства начали прямо на месте. Затем Абдуракипа Болотова, Наджибе Баталову, Джевада Менианова, Хайрулу Мембеджанова, Сейфедина Меннанова отправили в Старокрымскую тюрьму. 9 марта их вывели к подножию горы Агармыш и расстреляли.

Алиме пытали отдельно. Сначала в подвале бывшего Ленинского райисполкома. Потом тоже переправили в Старый Крым. Лишь палачи знают, каким пыткам они подвергли двадцатилетнюю девушку. Узники (оставшиеся в живых благодаря налёту на тюрьму отряда Вахтина) видели эту мужественную девушку с переломанными ногами, вырванными ногтями на пальцах рук. Еле дышащую, Алиме отправили в Симферопольскую тюрьму. Её расстреляли во дворе этой тюрьмы 5 апреля 1944 года. До освобождения города от фашистов оставались считанные дни.

Очень жаль, что у подножия горы Агармыш до сих пор нет даже памятного знака погибшим патриотам.

Стою у памятника Алиме. Думаю, вспоминаю. Девчонкой она не раз бегала по этим местам, собирала полевые цветы возле рядом расположенных Петровских каменоломен, где базировался отряд героя Гражданской войны С. А. Кацелова. Отряд этот наряду со Степаном Ануфриевичем создавал Эюп Каракаев – татарин, уроженец этих мест, погибший мученической смертью в застенках врангелевцев. Комсомолка Абденнанова, безусловно, знала об этом отряде, о его командирах, их боевом пути, восхищалась героизмом и стойкостью борцов за Советскую власть. И этот памятник разведчице поставлен именно там, где и надлежит теперь стоять вечно – рядом с памятными знаками героям Гражданской войны и павшим в боях против фашистов воинов села Ленинского.

Памятники боевых лет напоминают о преемственности поколений, о силе нашей интернациональной дружбы.

1989 год

Николай Митенко, ветеран войны

Парад 41-го года

Как часовые в маскхалатах,У стен Кремлёвских – ели в ряд…И строже не было парадов,Чем в сорок первом тот парад.Сурова русская столицаНа

гребне маршевой волны.Всё шли полки, всё плыли лица,Святой решимостью полны.И нарождалась утром серымСухая поздняя заря.И обжигала сердце вераВ непобедимость Октября!

Фронтовая медсестра

На раздольных полях под МосквоюИ у жёлтых отрогов Днестра –Ты склонялась всегда надо мною,Боевая подруга – сестра.Я упал у развесистой вербы,Где железом гремела гроза.Голубые, как майское небо.На меня посмотрели глаза.Я лежал на траве у кювета,Застилала сознание мгла.С санитарною сумкой ко мне тыПо оврагу тогда приползла.Ты вернула мне смелость и силу,Силу ту, что сильнее огня,Ты на подвиг меня окрылила.Воскресила на подвиг меня.И поднялся снова над дотом,И рванулся на дымный простор.Много видел в стрелковых я ротахПо-солдатски бесстрашных сестёр.Зеленеют столетние вербы,Отшумела над ними гроза.Голубые, как майское небо,Часто снятся твои мне глаза.

Николай Федорович Митенко, фронтовик, учитель, проживал в с. Семисотка

У балки Джантора

Бетон седых надгробных плитЖивущим повествует просто,Что я фашистом был убитВ районе впадины Джанторской.И даже извещенье естьОб этом у меня в кармане…Но я не похоронен здесь:Я был в то время только ранен.И выжил! И опять в боиУшёл дорогою солдатской!А тут соратники моиС тех пор лежатВ могиле братской…Стирают многое года,Как видно, такова природа.Но не забыть мне никогдаЗимы сорок второго года!Я прихожу сюда чуть свет,И голову склоняю низко,И полевых цветов букетКладу к подножью обелиска.

Каска

В тёмных сенях, пропахших прелью,Приютилась на полке каска,Вижу, бок её пулей простреленИ изъедена ржавчиной краска.В ней хранится сапожная утварь:Гвозди, шило, мотки шпагата…Что за каска – мне в это утроРассказал сам хозяин хаты.Я привёз её в юности с фронта,Меня часто она выручала.Помню, наша сапёрная ротаНа Днепре мастерила причалы.Где-то вдруг появился снайпер,Головы не даёт поднять нам.А откуда стреляет, вы знаете,Нам тогда было всем непонятно.Нас фашист этот просто замаял.Мы вокруг озирались с опаской.Я тогда на штыке поднимаюИз окопа вот эту каску.Миг – и вспышка из крайней избушки,Каска динькнула, вздрогнула телом.«Ах, ты вот где!» –Командую пушке…Только тырса с избы полетела.