Сам по себе мальчик
Шрифт:
В короткий период времени между моим и ее детством я, можно считать, не жил. Попав случайно (или не очень) в магазин игрушек, я выходил на улицу подавленный. Столько всего успели изобрести, а я уже вырос! Теперь я скупал конструкторы, машинки и самолеты, наборы для фокусов и прикольные липкие субстанции в баночках – ребенку, все ребенку. Она такая избалованная, каждый день хочет новую игрушку, вы же понимаете… Теперь я мог позволить себе куда больше, чем в детстве. А главное – мне не надо было спрашивать ни у кого разрешения! В детстве родители не очень радовались, когда я строил из кресел и диванных подушек замок или карету. Теперь я развернулся во всю мощь былых детских фантазий, помноженную на высшее техническое образование. Мы не просто построили
Правды ради надо сказать, что ребенок был в восторге не всегда. Она никак не могла взять в толк прелесть игры в машинки, а я не понимал, что делать с ее куклами. Логичной для меня игрой было взять и расстрелять их из пушки, Маша же, наоборот, все время заставляла их пить чай. Так что иногда мы играли каждый в свое в разных углах комнаты.
Жизнь обрела гармонию. Она продолжалась лет десять, а потом произошла катастрофа – Маша выросла. В один прекрасный день я обнаружил, что мой ребенок предпочитает мультфильмам Джонни Деппа, а конструктору свою страничку на «Фейсбуке». Игрушки почили в дачных кладовках. Теперь у меня снова нет оправданий для дуракаваляния, и из хорошего отца я снова превратился в инфантильного дядьку. Выход напрашивается сам собой – надо родить еще одного ребенка. Что и советую всем братьям по несчастью – кидалтам.
Хранение запрещенной логики
Есть много явлений, названий которых мы не знаем, но пользуемся ими постоянно. Огонь в зажигалке вызывается поляризацией диэлектрика, мясо мы перевариваем благодаря гидролизу, речевые этикетные формулы – к ним мы, сами того не зная, прибегаем, когда вежливо желаем ближнему «сгори в аду!» Причем явления эти могут быть не только из мира физики, химии и языкознания, но и из такой темной науки, как логика. Есть у нас один всенародно любимый логический прием – индукция. Выведение общего из частного. Пользуются у нас им все и повсеместно.
Смотришь, тащит прораб Кузьмич со стройки батарею домой. Говоришь ему: «Кузьмич, да ты никак батарею своровал. Нехорошо это, даже плохо это!» А он тебе в ответ: «Так че, все ж воруют». И ты думаешь, действительно! Раз все что-то делают, то вроде как и ничего. Быть как все – это хорошо и правильно. То есть воровать батареи – это в каком-то смысле тоже хорошо. Кузьмич, сам того не подозревая, воспользовался так называемой ложной индукцией, то есть обобщил, честно говоря, не имея для того оснований. Потому что вовсе не все воруют, но это еще поди докажи. И ложная это индукция или истинная – Кузьмичу все равно, для очистки совести любая подойдет.
И пошло-поехало. В поликлинику приходишь – мол, заболел я, кашляю. А тебе говорят – да сейчас все болеют, все кашляют. Вон я сама врач, а кашляю – кхе-кхе. Видите?
Жене изменил, она в претензии, а ты ей: «Да ты что, мать! Все мужики изменяют, не слыхала разве? Кино посмотри, у подруг расспроси. А? То-то!»
Вплоть до государственных масштабов индукция у нас работает. Спросишь умного человека насчет коррупции – как-то, мол, нехорошо, может, стоит побороть ее? А любой умный человек тебе ответит: «Думаешь, в Америке коррупции нет? Или в Европе? Не будь так наивен! Да ты знаешь, какая там коррупция? Присмотришься и остолбенеешь!» И так уверенно говорит, как будто он с этой американской коррупцией за руку здоровался и лично ее линейкой мерил. Ты под напором индукции сразу сникаешь, сразу понимаешь, что покусился на основы мироздания, и говоришь: «Ну ладно, ладно, я просто спросил». И даже думаешь еще про себя: «Что ж, мы хуже других? Раз во всем мире так принято, то у нас пусть тоже своя плохонькая коррупция будет, как у людей».
Отличный это принцип – индукция. Для поднятия настроения милое дело.
А есть еще у индукции симметричный принцип – дедукция. Вывод частного из общего. Который твое право спрятаться от проблем в толпе таких же страдальцев превращает в обязанность. Все пьют – и ты пей. Все воруют – и ты воруй. Все пешком ходят – а ты почему на машине? Все коротко стригутся – а ты чего патлы отрастил? А главное: все плохо живут, а ты куда полез? Сейчас мы твою частность до общего низведем!
Очень полюбились нашему народу эти два принципа, и бороться с ними тяжело, но можно. Оружие называется «не все». Просто нужно, попав в сети индукции-дедукции, как заклинание повторять: «Не все, не все. Есть примеры – вот страна, где нет коррупции, вот прораб, который не ворует, вот человек, который не болеет». И даже если примеров под рукой нет, вполне можно взять и стать первым. Первым неизменяющим, первым непьющим, первым хорошо живущим, первым исключением, на которое будут ссылаться другие.
Тебя, конечно, после этого, скорее всего, побьют. И на вопрос «за что?» ответят: «А ни за что. Логический парадокс! Ты в нашу индукцию свое исключение совал? Совал. Так скажи спасибо, что не убили». И тут ты поймешь, за что казнили Сократа, – не надо быть слишком логичным. Лучше быть счастливым – это куда полезнее для здоровья.
О любви
Хорошо быть рациональным человеком! Там, где у других эмоции, у тебя мысли. Где другие впадают в панику, ты строишь план действий. С рационалистами приятно поговорить! Они внимательно выслушают, если что непонятно, уточнят: «Что ты имеешь в виду?», а потом дадут исчерпывающий ответ, который начинается с «насколько я могу судить» или «по моим сведениям».
У рационального человека в голове не винегрет из слов, звуков и извилин, а логичный каталог. С таким подходом удобно жить, удобно работать. Рационалисты гордятся своим складом характера. До первого столкновения с кошмарным явлением под названием «любовь».
Все идет хорошо. Рационалист замечает в себе приятный коктейль из гормонов – дофамина, эндорфина, адреналина и серотонина. Не какие-то там бабочки в животе… В животе не водятся насекомые. А вполне конкретные гормоны в крови. Рационалист удовлетворенно фиксирует сексуальное возбуждение – в общем, переживает половодье чувств на свой рациональный лад. А потом слышит вопрос: «Ты меня любишь?»
Люди с винегретом в голове знают, что этот вопрос подразумевает простой ответ. Желательно «да», в крайнем случае «нет». Но рационалист привык отвечать на вопросы серьезно. Поэтому он, не чувствуя подвоха, уточняет: «Что ты имеешь в виду?»
Тут интересный диалог заканчивается, не успев начаться, и у одного из участников сердце разбивается на тысячу осколков – явление, не описанное наукой.
Наш герой любит отвечать на вопросы. Ему только нужно знать, что подразумевается под термином «любишь», каковы критерии любви, желательно в чем-то, что можно померить количественно. Любовь ставит рационалиста в тупик. О ней поют песни, про нее снимают фильмы, но четкого определения нет нигде, кроме вкладышей от жвачки, которые нельзя считать серьезным источником. Словари дают пару объяснений – «глубокая привязанность», «чувство глубокой симпатии». И, желая продолжить диалог и вообще как-то спасти отношения, рационалист находит рыдающую на карнизе одиннадцатого этажа сторону диалога и начинает рассуждать вслух: «Насколько я мог судить, я испытываю к тебе глубокую привязанность, это раз». Плач сменяется воем. «По моим сведениям, я испытываю к тебе глубокую симпатию, это два». В ответ безутешный участник дискуссии совершает нелогичный вывод: «Все понятно, ты меня не любишь», слезает с карниза, собирает вещи и хлопает дверью.