Самая долгая ночь
Шрифт:
— Он хочет переспать с ней.
Она обернулась к нему, и он заметил, как она залилась краской. Неужели смутилась? С другой стороны, она ведь, в сущности, еще совсем юная. Сколько ей? Всего двадцать, хотя по ее разговорам этого не скажешь.
— Это было видно по тому, как он пялился на нее там, в подвале, — пояснил Маус.
Река ничего не ответила, лишь взяла его за руку, и он вновь бросил взгляд вдоль улицы. Аннье уже шагала прочь от старика. Хенрик же остался стоять словно побитый пес, который даже не успел заметить, когда, собственно, его пнули.
Река даже не замедлила шага, когда они прошли мимо Хенрика. С несчастным видом тот стоял и глядел вслед удаляющейся Аннье. Маус успел разглядеть выражение его лица, когда Аннье послала его подальше. Как только они прошли мимо старика, он поймал Реку за руку и развернул к себе.
— Куда мы идем?
— Знала бы, сказала, — прозвучало в ответ.
Он бросил взгляд вдоль улицы, дабы удостовериться, что не упустил Аннье из вида. Преследовать кого-то — его работа.
— Нам ни в коем случае нельзя ее упустить, — тихо сказал он и двинулся вперед первым, стараясь держать в поле зрения голубой платок на голове Аннье. При этом он старался выдерживать дистанцию, шел примерно на квартал позади нее, останавливаясь, когда она останавливалась, толкая Реку в темные ниши входных дверей, если ему казалось, что они подошли к ней слишком близко.
Примерно полчаса они шли на юг, затем подождали, пока Аннье постучит в дверь дома. Ей открыла какая-то пожилая женщина, и девушка скрылась внутри. Женщине на вид было около пятидесяти, пухлые руки и почти полное отсутствие талии. Когда-то светлые волосы теперь были рыжеватыми с проседью. Наверно, с годами и Аннье станет точно такой же. Похоже, это дом ее матери, шепнула Река.
— Возможно, мать действительно хотела ее видеть, — предположил Маус, но Река взяла его за рукав и покачала головой. Какая-то женщина подозрительно покосилась в их сторону, словно услышала, что они говорят по-английски.
Аннье пробыла в доме минут сорок пять — Маус специально сверился с часами. Когда она вышла, лицо ее было бледным как полотно. Они были вынуждены поторопиться, чтобы не отстать от нее. На этот раз она шагала на северо-восток, через большой канал, направляясь в старый город. Она шла минут двадцать. Постепенно начало смеркаться. Наконец она зашла в кафе на углу улицы — Нордерстраат, судя по табличке. Маус увлек за собой Реку к витрине на другой стороне улицы. Отсюда они принялись наблюдать за входом в кафе.
Река тотчас что-то сказала на голландском. Вернее, прошипела — слова прозвучали, как пар, что вырывается из-под локомотива. Сквозь стекло входной двери — куда более чистое, чем в заведении Тутлса — Маусу было видно, что Аннье села за столик недалеко от входа. Впрочем, она была не одна. За столиком уже сидел дородный мужчина в синем костюме, чье лицо под полями шляпы показалось ему знакомым. Это был голландец-полицейский. Тот самый легавый в штатском, который вчера стоял и делал вид, будто не замечает, как гестаповец до смерти избивает старую женщину.
Он и Аннье о чем-то говорили. Затем в глубине зала возник еще один
— Sicherheitdienst, [10] — прошептала Река. Слово было длинным и неприятным на слух. — Узнаешь его? Нет? Ты взгляни на его лицо!
Маус последовал ее совету. Обычный мужчина. Коротко стриженные темные волосы. Ничего особенного.
— А теперь представь его в серой форме и фуражке, — сказала Река, — и дай ему в руку пистолет.
10
Служба безопасности (СД).
Точно. Да это же не кто иной, как вчерашний немец, тот самый, что вытащил пистолет и нацелился на них, когда они юркнули в самую гущу толпы.
— Вот говно! — выругался он себе под нос, на мгновение забыв, что рядом с ним дама.
— Он самый, из СД, — подтвердила Река и, запустив руку в сумку, которую поддержала коленом, принялась к ней шарить. Еще до того, как она полностью вытащила руку из сумки, наружу показалась рукоятка пистолета и курок, на котором уже лежал ее палец, и наконец ствол. «Люгер» такой древний, что его сталь из вороненой давно стала просто черной.
— Нет, — сказал Маус и положил ладонь на ее руку, точно так же, как тогда, в поезде. Но только на этот раз дрожи в ее руке не было, она была тверда, как камень.
— Не делай глупостей. Живо убери пушку, поняла?
Она попыталась высвободить руку, но Маус сделал шаг и встал спиной к витрине так, чтобы загородить собой Реку и от этой сучки Аннье, и от голландского легавого, и немца из службы безопасности, которых он видел накануне у театра.
— Уйди с дороги, Леонард, — прошипела Река и заглянула в глаза, буравя его взглядом.
— Нет. Я сказал, убери пистолет. Не здесь и не сейчас.
— Она выдала нас, — заявила Река, не спуская с него глаз. — Или если еще не выдала, то сейчас выдаст.
Маус кивнул.
— Она получит по заслугам, Река. Но только не здесь. Кстати, нам нужно это хорошенько обдумать.
Он впервые произнес ее имя вслух, и оно прозвучало довольно непривычно. Непривычно, в хорошем смысле слова. Секунды шли за секундами, но в конце концов она все-таки сунула руку назад в сумку, а когда вытащила наружу, пистолета в ней уже не было.
— Мы ведь видели все, что нам нужно было увидеть, верно? — спросил он. Река кивнула. Однако она не спешила уходить. Он дотронулся до ее руки. — Надеюсь, ты не собираешься войти туда и собственными ушами услышать, что она скажет? Если нет, то нам пора. Нам надо успеть раньше нее вернуться в магазин. Нужно найти новое место, где можно было бы спрятаться.
Маус вновь бросил взгляд в сторону кафе. Официант указал на окна и задернул шторы.
— Верно, — согласилась Река пару секунд спустя и, перебросив ремешок сумки через плечо, вновь посмотрела ему в глаза и добавила: — Спасибо тебе, Леонард.