Самая долгая ночь
Шрифт:
Но Река — она совсем другая. Серьезная. Мужественная и сильная, а не слабая и плаксивая. Она умеет постоять за себя. Она тверда духом, потому что такой сделала ее жизнь. А как приятно было тогда в поезде чувствовать ее руку в своей. Он до сих пор помнит это удивительное ощущение.
Его слух уловил какой-то звук в дальней части дома. Но он даже не пошевелился, потому что там была она. Просто глухой стук, как будто кто-то задел коленом мебель. Затем кто-то вскрикнул, хотя и негромко, и Маус, схватив «вельрод», вскочил со стула. Еще один стук, уже громче, затем звуки шагов — шлеп-шлеп-шлеп — по полу в дальней
Зажав в руке «вельрод», Маус бегом бросился по коридору.
— Аннье сбежала! — сказала Река, прислонившись к дверному проему. Маус положил руку ей на плечо, чтобы как-то ее успокоить. — Иоганнес сбил меня с ног, подкравшись сзади, — пояснила она. Голос ее звенел гневом. — Аннье заявила, что ей больше нечего мне сказать, и стоило мне повернуться к нему спиной… Я не думала. Прости, Леонард.
Стук подметок по ступенькам лестницы, а затем в коридоре, у них за спиной. Мгновение, и рядом выросли Схаап и Каген.
— Он взял «люгер», — сказала Река.
Маус проигнорировал гневный взгляд Кагена и, бросившись в кухню, плечом открыл сорванную с петель дверь. Оказавшись снаружи, он кинулся в сад, оттуда в проулок за домом. Здесь он остановился и прислушался — не донесутся ли до его слуха шаги.
— Я тоже с тобой, — заявила, выросшая с ним рядом Река. Пистолета у нее не было, но в принципе какая разница. Ведь у него с собой «вельрод».
— Нам их никогда не найти, — сказал Маус.
— Они не могли уйти далеко, — возразила Река. — Ноги будут плохо ее слушаться, пока не восстановится кровообращение.
По всей видимости, на лице его читалось непонимание, потому что Река сочла нужным пояснить:
— Она была связана несколько часов.
До них донесся звонок трамвая, и они переглянулась. Трамвайная линия проходила по улице, которая тянулась через весь квартал. Трамвайный звонок был ему хорошо знаком — он успел привыкнуть к этому звуку с тех пор, как попал сюда.
Маус бросился к концу проулка и едва не сбил с ног мать с двумя детьми. Река кинулась за ним следом, пытаясь догнать трамвай, от которого их отделяло около пятидесяти ярдов. В данную минуту трамвай был на остановке. Кто-то выходил, кто-то, наоборот, входил.
Не выпуская пистолета из правой руки, Маус прижал длинный ствол к ноге. У «вельрода» такая нелепая форма, что его непросто разглядеть с первого взгляда, особенно на ходу.
Они успели в самый последний момент добежать до выкрашенного в голубой цвет трамвая. Маус поставил ногу на нижнюю ступеньку и при помощи одной только левой руки подтянулся внутрь, когда трамвай снова звякнул звонком. Река успела вскочить вслед за ним. Они стояли посреди забитого до отказа прохода и пытались отдышаться. В трамвае была страшная давка, так что вряд ли кто заметит прижатый к его ноге «вельрод». Маус чувствовал, как по спине и бокам ручьями стекает пот. Он вытер лицо и бросил взгляд на набившихся в вагон людей. При этом он внимательно осмотрел каждую голову — и тех, кто сидел, и тех, кто стоял. Эти двое не обязательно находятся рядом. Они слишком предусмотрительны, чтобы допустить такую ошибку.
Но нет, Река обнаружила их на своей стороне. Она легонько подтолкнула
Внезапно перед лицом Мауса вырос какой-то голландец. В руке у него были билеты, и он в очередной раз задал свой вопрос. Река спасла их при помощи пары монет, которые положила в руку кондуктору. Старик оторвал билеты и протянул их им.
Оставаться в трамвае было опасно. Кто-нибудь наверняка заметит его «вельрод», даже в такой давке.
Кондуктор проталкивался по вагону в другую сторону, собирая с пассажиров плату за проезд. Трамвай, скрипя тормозами, начал замедлять ход. Где-то за спиной кондуктора Маус увидел, как Иоганнес, затем Аннье поднялись со своих мест и начали проталкиваться к передней двери. Маус и Река вышли через заднюю. Иоганнес взял Аннье за руку, и они медленно побрели по улице. Аннье прихрамывала, значит, ноги ее все еще болели.
Пока они шли, Маус стряхнул с себя плащ, переложил пистолет в другую руку и накрыл его сверху плащом. После чего сжал рукоятку обеими руками. Они с Рекой двинули вслед за Иоганнесом и Аннье, стараясь не отставать — сорок, пятьдесят футов сзади, не больше. Вскоре они повернули налево и зашагали вдоль канала. Эта улица была довольно оживленной. Маус то и дело задевал плечами прохожих. По булыжной мостовой катил бесконечный поток велосипедистов.
Они шли десять минут, затем пятнадцать. Неожиданно Река шепнула:
— Полиция.
Маус тотчас ее понял, хотя она и произнесла это слово по-голландски. Впереди Иоганнеса и Аннье, на другой стороне улицы стоял полицейский, облаченный в такой же синий китель, как и те, что сопровождали евреев в здание театра. Иоганнес, поддерживая Аннье за руку, повел ее к полицейскому — шагнул на проезжую часть и остановился, дожидаясь, когда в потоке велосипедистов появится просвет. Беглецы явно намеревались рассказать полицейскому свою историю.
На то, чтобы принять решение, у Мауса было лишь одно мгновение. Река шепнула всего лишь одно слово «schiet». И хотя она произнесла его по-голландски, он отлично ее понял — стреляй, сказала она ему. Да, но в кого? Он ни разу в жизни не стрелял в полицейского, как впрочем, и не собирался нарушать это правило. Потому что прихлопнуть копа — это будет себе дороже. Затем он увидел, что тщедушный голландский полицейский безоружен, что моментально облегчило ему принятие решения.
Река взяла с его рук плащ. Шагнув с тротуара на проезжую часть, Маус вскинул пистолет. Правая рука крепко сжала рукоятку, левой он придержал ствол. Палец нажал на спусковой крючок. Едва слышный хлопок отозвался в его ушах раскатом грома, однако лишь несколько голландцев обернулись на этот звук. Пуля попала Иоганнесу в спину. Возможно, этот выстрел и не уложил его на месте, но не исключено, что через пару-тройку дней все-таки отправит его на тот свет. Силой удара его отбросило на чей-то велосипед. Велосипедист тотчас потерял равновесие и полетел на землю. Вслед за ним с грохотом на мостовую упал и велосипед.