Самая короткая ночь
Шрифт:
Х о м у т о в. Крымов!.. Оглох, что ли?
К р ы м о в. Ну?
Х о м у т о в. Ленька опять будильник перекрутил. Растолкай нас обоих утром, понял?
Г а л к а. Первые дни я всегда после школы уходила к дедусе. А сейчас он уехал в санаторий, и мне очень тоскливо. Иногда я даже реву втихомолку, но ведь этого все равно никто не видит, даже мама. Вообще она здорова, сделала себе новую прическу. Мне не правится. А еще мне купили шубку. Очень красивую, меховую. Сначала я не хотела ее надевать. Ее купил Евдокимов. Он все умеет достать. Но шубка очень красивая, просто очень. Я ничего не могла с собой поделать. Это очень плохо, да?..
Х
К р ы м о в. Вы тут не одни.
Х о м у т о в. Точно. Я и Ленька. Двое. Так что подчиняйся большинству.
Агеев зажег лампу на своей тумбочке.
А ты чего, Ленька? Гаси давай!
А г е е в. Закурить хочу. (Но не закуривает. Крымову) Между прочим, я вашу дочку малость помню. Такой шкетик был. А теперь вон какие письма вам катает… Ошибок, небось, вагон!.. (Зло толкнул захрапевшего Хомутова.) Кончай храпеть!
Х о м у т о в. Ты чего?
А г е е в. Не вибрируй!
Х о м у т о в. Завернись ты в блин!
Агеев гасит свою лампу.
Г а л к а. А еще сюда приезжал один человек. Помнишь, ты говорил, что у меня теперь будет старший брат? Это, конечно, никакой не брат. Это сын Евдокимова. Он приехал из армии в отпуск. Вообще он ничего себе. Симпатичный даже. Только я не знаю, как к нему относиться? Ведь он же не отвечает за своего отца? Или я просто такая уж безвольная? Напиши мне, посоветуй, как быть… Твоя Галка. (Медленно идет через просцениум, опускает письмо в почтовый ящик, уходит.)
К р ы м о в (с письмом в руке). «Твое последнее письмо я прочитала, наверно, сто раз и, когда иду в школу, если одна, повторяю его наизусть. Как будто иду и ты тоже идешь рядом и разговариваешь со мной».
З А Н А В Е С.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Помещение столовой.
Буфетная стойка, за которой работает М а ш а. Но сейчас здесь нечто вроде эстрады: выступают участники художественной самодеятельности. В числе зрителей, расположившихся вокруг этой импровизированной эстрады, К р ы м о в, Б а ш к и н, А г е е в, Х о м у т о в, Л а р и с а, С т е п а н и д а.
З о й к а (объявляет номер). И в заключение нашего концерта Мария Пастухова исполнит песню «А мне мама, а мне мама…»
Входят М а ш а и б а я н и с т. Маша исполняет песню «А мне мама целоваться не велит». Все аплодируют.
Б а ш к и н. Ну что ж, Лариса Ивановна, замечательно! Вы не только в школе рабочую молодежь обучаете, но и рабочую самодеятельность организовали. Прямо-таки культурный центр! Так держать!
Появляется С а в ч у к, гордо толкая перед собой детскую коляску.
С а в ч у к. Сын! Юркой назвали. Четыре килограмма сто пятьдесят грамм! А? Как говорится, не зря старались!.. А на кого больше похож? Маша, ты мою Люську знаешь, похож на нее? Передалось?.. Нет, парень что надо!
К р ы м о в. Вы и новоселье уже справили?
С а в ч у к. У-у! Целых двенадцать квадратных метров! (Башкину.) Спасибо, Григорий Матвеевич! Теперь — красота!.. (Всем) А Люське я зеркало купил. Овальное, на стенку. Давно мечтала. Я ей ничего не говорил, а как узнал, что она беременная, стал по трешке с получки заначивать. Специально для нее. Вот и купил…
Б а ш к и н. Маша, открывай шампанское! По такому случаю и от моего имени! Но за счет месткома.
Шум, голоса, смех. Но пока Маша достает бутылку, Савчук, сунув руку в коляску, определил, что там не все в порядке.
С а в ч у к. Бабоньки, помогите Юрку перепеленать, а? А то я годен, но не обучен еще…
Зойка, Лариса, Степанида уходят вместе с Савчуком. Уходят и Хомутов, и баянист. Агеев задерживается у буфетной стойки, за которой сейчас Маша.
А г е е в. Чего это ты в тот раз психанула, ушла?
М а ш а. Ничего.
А г е е в. Я же вижу.
М а ш а. Вот и я, Ленечка, вижу. Все вижу…
А г е е в. Как хочешь. (Уходит.)
Башкин, собрав свой портфель, подходит к сидящему за столиком Крымову.
Б а ш к и н. Замечательный у нас народ! И комбинат растет, и погода отличная, и в клубе танцы, а вы, гляжу, что-то не того… Или опять этот ваш Агеев? Опять чего-то не поделили? (Смеется.) Ларису Ивановну, что ли?
К р ы м о в (тоже засмеялся, но смутился все же). При чем здесь она?
Б а ш к и н. А что? Камешек преткновения, доложу я вам, стоящий… Да я шучу, шучу. Но по правде — оставили бы вы его в покое, Агеева. Сколько можно? Себе дороже выходит.
К р ы м о в. Очень может быть.
Б а ш к и н. В конце концов, работает он хорошо, никаких претензий. Как бригадиру ему авторитет завоевывать нужно…
К р ы м о в. Вот вы и водили к фотографу — почетный портрет делать. Для авторитета. Даже галстук ему нацепили, которого он никогда и не носил!
Б а ш к и н. Пусть приучается, чего ж тут плохого?
К р ы м о в. А каков Агеев после работы? В общежитии, в клубе? С Машей каков, с Хомутовым, дружком своим? С самим собой, наконец!
Б а ш к и н. Да он дело делает. Де-ло! Это первейшее. За это честь и слава. И портрет на доске тоже. Чтоб сотни людей знали!.. А если дома, у себя в конуре, он, допустим, и нашкодит малость — кто без греха? И сколько людей будет знать про это? Вы? Я? Третий — и обчелся.
К р ы м о в. Про это он должен знать сам. Прежде всего сам!.. А вы хотите закрыть ему глаза на самого себя. Вы ему внушаете: ничего, сойдешь и такой, только процентаж давай!.. Нет, Григорий Матвеевич, не сойдет такой! Ни сегодня, ни тем более — завтра!