Самая легкая лодка в мире
Шрифт:
– Да пускай прячется! – встряла кума. – Эка невидаль!
– Помалкивай! – немедля крикнул кум. – Неси молоко! Рыбник ставь! Только и знает языком болтать.
Кума метнулась в сени, притащила горшок молока, вытащила из печки рыбник, который был похож на перевернутый кверху дном коричневый таз. В пироге что-то тихо и яростно клокотало. Из-под ржаной корки, из трещинок в пропеченном тесте струился лучной и рыбный пар. Так и хотелось отодрать корку, глянуть, кто там таится под ней.
– Самовар-баранки! –
Самовар завывал и гнусавил носом, булькал рыбник, тихо шептала что-то пенка парного молока – все двигалось и жило на столе, даже баранки чуть шевелились, легонько подталкивая друг друга маковыми боками.
Скромно положив руки на колени, недвижно сидели мы, не понимая, можно ли пить чай, если хозяин прячется. Капитан пришел постепенно к выводу, что это невозможно.
– Мы вам, наверное, помешали, – сказал он, вставая. – Зайдем в другой раз.
– Куда это? – крикнул кум с печки. – Пейте чай. Рыбник ешьте.
– Нет, нет, не можем, – мотал головой капитан. – Не можем, когда хозяин прячется.
– Да пускай прячется, – не выдержал я и протянул руку к пирогу. – Попробуем рыбника.
Капитан хлопнул меня по руке и сказал:
– Пошли.
Пришлось встать, но тут же кума ухватила меня за локоть и стала уговаривать.
– Нет, нет, – твердил капитан, – дядя Кузя, очевидно, нас напугался. Мы пойдем.
– Да я не напугался, я так просто спрятался.
– А для чего?!
– Сказать, что ли?! – задумался на печке кум.
– Давай я скажу! – не утерпела кума.
– Помалкивай!
– Ну дай же сказать-то! – крикнула кума. – Очень уж хочется.
С минуту они торговались, кому сказать, наконец кума переборола мужа, наклонилась к самовару и сказала тревожным шепотом:
– Его оса укусила.
Глава XX. ГДЕ КУМ КУЗЯ ЧАЙ ПИЛ
Капитан измученно вздохнул и сел на место, пытаясь понять, что, собственно, было сказано.
– Оса? – переспросил он. – Большая оса?
Слово «большая» он раздул так сильно, как будто подозревал осу величиной с теленка.
– Большая, батюшка, – ответила кума, снижая все-таки размер осы до барана.
– И куда ж она его укусила? – осторожно спросил капитан.
– В щеку, – шепнула кума.
– И чего ж он прячется?
– Помалкивай! – грянуло с печки, но кума не могла удержаться и быстро прокричала:
– Всю рожу разворотило, неловко людям показаться, он и спрятался.
Кум грозно елозил на печке и чуть не рычал, возмущенный болтовней супруги.
– Дядя Кузя, – сказал капитан, – что за ерунда? Что мы, укушенных, что ль, не видали?
– Не могу, – ответил Кузя, – стесняюсь.
– Кончайте стесняться, подумаешь – ерунда.
– Никак не могу, – ответил кум, – очень уж сильно стесняюсь.
– Вот он какой у нас человек! – с некоторым восхищением сказала кума. – Другие с такой рожей вылезли бы на улицу людей пугать, а Кузьма Макарыч не может.
– Прекратить болтовню! – рявкнул кум.
– Кузьма Макарыч, – сказал я, – слезайте, пожалуйста. Посидим вместе, чайку попьем.
– Вы пейте, а я тут буду лежать.
– Ну нет, – сказал капитан, – если не слезете, уйдем!
Капитан встал, и снова кума ухватила его за рубаху, а другой рукой придавила меня к столу.
– Уйдем, и все! – вскрикивал, вырываясь, капитан.
– Стойте! – крикнул кум. – Я слезу!
Кума отпустила нас, и капитан, взволнованный победой, плюхнулся за стол.
Кум слезать, однако, не торопился, и волей-неволей завороженно глядели мы, когда же, черт возьми, откроется занавеска.
Наконец дрогнул голубенький ситец, и появилась кумова голова, которая оказалась в зимней солдатской шапке, шнурками завязанной на подбородке.
Под шапкою накручена была розовая тряпка, из которой, как булыжник, выпирала вбок укушенная щека. Стараясь не смотреть на щеку, мы пожали куму руку, кума нацедила всем чаю.
Мы обрадовались было, что Кузя с нами, но быстро поняли, что радость преждевременная. Рот кумов был намертво замотан тряпкой, так что чаепитие не могло состояться.
Тут все стали уговаривать кума, чтоб он ослабил узел. После долгих запирательств и мотаний головой Кузя ослабил путы, выпустил из тряпки свежерыжие усы и глотнул чаю. Все облегченно вздохнули.
– Вы рыбник-то любите есть? – спросил кум, поворачиваясь к нам неукушенной щекой.
– Любим, – радостно отозвались мы с капитаном.
– А чай пить?
– Очень любим, – ответил капитан, – Мы из Москвы, а там все чай пить любят.
– Я в Москве-то бывал, – похвастался кум. – Чай в Москве пивал.
Я подвинул к себе рыбник и ласково отодрал его верхнюю корку. Пар лучной и рыбный, который прежде чуть пробивался сквозь крышку, теперь хлынул в комнату. Огромный карась с головою и хвостом лежал под коркою абсолютно запеченный. Отломив от крышки кусок, я ухватился за карасевую голову.
Капитан взъерошил бороду и вцепился в карася с другой стороны. Широко открывши глаза, глядели кум и кума, как мы взламываем рыбью голову, как сыплются на стол обсосанные бронзовые щеки, хрустальные втулочки, винтики, костяные трапеции, из которых построена карасевая голова.