Самая лёгкая лодка в мире
Шрифт:
– Да, вроде бы скелет красив и прочен, – мямлил он, – но видали мы скелеты и попрочней, и понарядней.
Я вытащил серебристую оболочку, натянул её, надеясь, что это прорвёт плотину. Орлов немного оживился, но восторгов слышно не было.
– Лёгкая лодочка, – сказал он, небрежно приподымая корму. – Не думаю, что самая лёгкая в мире. В Кашире – возможно. А где-нибудь в Кашмире есть небось и полегче.
Я заставил его всё-таки сесть в лодку, дал ему весло и сам устроился на корме. Раскачивая лодку, я придумывал будущее плавание, но
Когда я пришёл в мастерскую, счастье и гордость распирали меня. Восторг торчал из меня, как букет из кувшина. Орлов повытаскивал из букета все цветы и бутоны, пообрывал лепестки.
– Слушай, – сказал я, – в чём дело? Тебе лодка не нравится?
– Да нет, почему? Нравится.
– А что ж ты молчишь?
– А что ты хочешь, чтоб я подпрыгивал от счастья?
– Мог бы и подпрыгнуть.
– Не хочется, – сказал Орлов и вылез из лодки. В голосе его неожиданно прозвучала обида. Но я его не обижал. Неужели он обижался на судьбу? Бамбук мы доставали вместе, в Каширу ездили вместе, а лодка получилась моя.
– Слушай, – сказал я. – Эта лодка ведь у нас на двоих. Давай будем два капитана.
– Ну нет, – ответил Орлов. – Это твоя лодка. Хотя я и сам не понимаю, почему она твоя. Бамбук мы доставали вместе, и делал её не ты, а Мастер. Ты и топор-то держать в руках не умеешь. Так что особенно не хвастайся. А то раскричался: самая лёгкая в мире! Я построил!
Я слушал Орлова, и голова моя всё ниже клонилась к полу. Уже не увядшим букетом и даже не пустым кувшином чувствовал себя я, а разбитой бутылкой, в которую временно ставили цветы.
Моя лодка лежала передо мной, и ничего моего не было в ней: бамбук – милиционера-художника, помощь – Орлова, талант – Мастера. Моими оставались только тельняшка и зуб золотой.
– Ладно, – сказал я. – Будь ты капитаном, а меня возьми матросом.
– Я капитан скульптурной группы «Люди в шляпах», – возразил Орлов. – Будь сам капитаном, а матросом бери кого хочешь.
Орлов отказывался от меня, посылал вместе с лодкой на все четыре стороны.
Глава XIII. Бельмо в глазу
Пришибленный, просидел я в мастерской Орлова до вечера.
Давно пора мне уже было разобрать лодку и уйти, а я сидел, пил чай.
К вечеру в мастерской стали собираться люди. Пришёл некоторый Петюшка Собаковский, пришла девушка Клара Курбе и неожиданно – милиционер-художник. Оказывается, Орлов близко сошёлся с ним на почве граммофона. Милиционер Шура и принёс граммофон, завёрнутый в газету.
Увидевши меня и лодку, Шура частично растерялся. Рыская глазом, пытался он найти признаки бамбука, спрятанные под серебряным платьем.
– А почему она серебряная? – сказал наконец он.
Я стал объяснять, а Петюшка и девушка Клара подошли к лодке, не замечая принесённого граммофона.
Между тем, по замыслу Шуры, именно граммофон должен был оказаться героем вечера.
– Осторожно! – воскликнул Орлов. – Не повреди раструб!
Тут я понял, что и Орлову лодка мешает. По его замыслу, гости должны были весь вечер под звуки граммофона и при свете керосиновых ламп смотреть на скульптурную группу «Люди в шляпах».
Скульптура, лодка и граммофон – для одного вечера это было слишком много. И если скульптура с граммофоном как-то соединялись, то лодка оказалась бельмом в глазу сразу у двух человек.
Орлов с милиционером повернулись к лодке спиной, девушка Клара, привыкая к обстановке, хлопала ресницами, ну а Петюшка Собаковский никаких бельм вообще не замечал. Он вертел своими собственными бельмами и торопился сесть за стол перекусить.
Орлов взял в руки граммофонную трубу, приставил узкий её конец к собственному рту, а чудовищный раструб к уху Клары и проревел:
– Карл у Клары украл кораллы…
Клара Курбе счастливо засмеялась.
Милиционер-художник выхватил трубу и прокричал, что «Клара украла кларнет».
Орлов зажёг с пяток керосиновых ламп, появился чайник, в комнате сделалось уютно.
Трубу приладили к ящику, Петюшка Собаковский схватился было за рукоятку, но Орлов с милиционером оттащили его от граммофона и стали крутить рукоятку сами. Пластинка завертелась, и послышался вальс «Амурские волны».
Старинный вальс из древнего граммофона усилил керосиновый уют. В комнату спустились откуда-то нежность и лёгкая грусть. Далёким и тихим был звук, выливающийся из граммофонной трубы, далёким и тихим, как из морской раковины. Казалось, вальс доносится сквозь шум прибоя.
– Бедные звуки… – шептала Клара Курбе. – Какие они тоненькие и маленькие…
– Вот это настоящая музыка! – подхватывал Орлов.
Милиционер-художник гордился граммофоном и командовал:
– Тише, тише! Дайте послушать!
Подперев руками щёки, все столпились, сидя вокруг граммофона. Орлов то и дело толкал Петюшку локтем, боясь, что тот пропускает красоту звука. Петюшка и вправду красоту пропускал, налегая на кильку и яблоки.
Стали пить чай. Про лодку все позабыли, и Шура-милиционер купался в лучах граммофонной славы.
Глава XIV. «Люди в шляпах»
Между тем скульптурная группа «Люди в шляпах» по-прежнему оставалась в тени. Орлов хотел как-то подсоединить её к граммофону, но это пока не удавалось. Чудовищная чёрно-красная труба-воронка уже буквально всосала в себя Клару Курбе, и Шура-милиционер сиял, направляя раструб на девушку.
– Мне кажется, труба граммофона похожа на какой-то головной убор, – сказал наконец Орлов. – Скорей всего – на необычную шляпу.
– Ничего похожего, – ответил Шура-милиционер, не ожидая неприятностей. – Она похожа на ухо.