Самая лучшая месть

Уайт Стивен

— Не думаю, что ресторан — подходящее для нас с вами место.

Странно, но вопреки моим ожиданиям она не стала спорить. Впрочем, уже в следующий момент стало ясно, что названными местами ее список предложений не ограничивается.

— Тогда, может быть, в вашем офисе? Скажем, через полчаса, минут через сорок?

Я вздохнул.

— Вы уверены, что это не может подождать? Хотя бы до завтра?

— Завтра у меня уже не будет свободного времени. Полагаю, и у вас тоже. Остается только один вариант — сейчас. Если шериф пригласит нас для беседы

до того, как мы поговорим…

Она не закончила предложение, предоставив мне ломать голову над тем, что осталось несказанным.

— И что тогда?

— Прежде чем встретиться с ним, вы должны выслушать меня. Вот и все.

— Хотите как-то повлиять на то, что ему скажу?

— Вовсе нет. Я хочу поговорить о том, что мы вместе пережили сегодня. Рассказать вам о моих впечатлениях.

— Если я правильно понял, вы хотите провести внеплановый сеанс терапии?

— Да. Именно так. Сеанс терапии.

Я сделал еще три шага.

— Ладно. Встретимся в моем офисе. Жду вас в Боулдере.

Не знаю, в чем тут дело, сыграл ли свою роль поздний час или, может быть, сказалось совместно пережитое в лесу, но, войдя в кабинет, Кельда разулась и устроилась на софе, как, наверное, сделала бы дома, готовясь смотреть телевизор.

Я ждал. Хотя усталость уже не ощущалась так остро, как час назад, я все же предпочел бы быть дома, рядом со спящей дочуркой и женой.

Кельда заговорила неожиданно, при этом она избегала встречаться со мной глазами.

— Могла ли Джонс все придумать? Выдумать все то, что есть в ее дневнике? Все, что относится к Тому?

Принимая во внимание события минувшего вечера и ее настойчивое желание поговорить, я ожидал чего-то более значительного.

Не знаю, как бы ответил на этот вопрос другой психотерапевт, но, боюсь, я был не в самой лучшей форме.

— Не думаю, что она на самом деле все придумала. Джонс была больна, Кельда. Вы это знаете. После того как ей стало известно, что парень, с которым она встречается, подозревается в жестоком убийстве девушки примерно такого же возраста и при весьма схожих обстоятельствах…

Кельда закончила за меня:

— У нее началась паранойя.

Я подался вперед, сократив расстояние между нами на целую треть.

— Да, вероятно, паранойя началась именно тогда. Все указывает на то, что к тому времени у нее уже развилась мания преследования с фиксацией на Томе. Учитывая ее предрасположенность к паранойе, учитывая отсутствие эмоциональной поддержки в вашем лице, учитывая все то, что она узнала об убийстве Айви Кэмпбелл, учитывая, по всей видимости, появившееся напряжение в отношениях с Томом, логично предположить, что ее душевное состояние значительно ухудшилось, а психологический баланс нарушился. Думаю, ее представление о действительности сильно отличалось от самой действительности. Оказавшись на Гавайях, а может быть, еще до отъезда туда, Джонс начала видеть Тома там, где его не было, и убедила себя в том, что он ее преследует. Вот и ответ на ваш вопрос:

нет, она ничего не придумала. Ваша подруга действительно верила в то, что он охотится за ней. Вспомните картины. Ее страхи, опасность, которую она чувствовала повсюду, стали ее реальностью. Но это совсем не значит, что так было на самом деле.

— Она была такой милой, Алан. Если не принимать в расчет эти страхи… — Кельда вздохнула.

— Нисколько не сомневаюсь. Джонс была больна. Серьезно больна. Ее страхи существовали лишь в ее воображении. Но она жила с ними.

Кельда невесело улыбнулась, словно благодаря меня за то, что я не прошу ее отказаться от любви к подруге.

Не услышав до сего момента ничего такого, что оправдывало бы необходимость в экстренном сеансе, я терпеливо ждал, а потом, не дождавшись, решил хотя бы попытаться посеять зернышко, пусть даже и без надежды увидеть в скором времени росток.

— Думаю, Джонс не первая, кого вы пробовали спасти.

— Что?

Я не стал спешить с объяснением.

— Большая часть того, что мы с вами обсуждали на предыдущих сеансах, касалось Джонс или Розы Алиха. Можно даже сказать, что и ваша жизнь в значительной степени оказалась подчинена задаче спасения этих двух людей и нейтрализации последствий связанных с этим действий.

Она не вскинулась, не попыталась, как я ожидал, отмахнуться от сделанного мной вывода.

— Я… э… я…

Кельда отвела глаза.

— Продолжайте.

Она наморщила нос, и ее лицо приняло выражение, которого я никогда прежде не видел.

— Я не рассказывала вам о своем… детстве.

«Вот мы и подошли к главному. Наконец-то».

— Нет, Кельда, не рассказывали. Вы вообще очень мало говорили о своей семье.

— Вы уже догадались почему, правда? Вы уже знаете?

— Знаю ли я, что случилось с вами в детстве? Нет, не знаю. Не имею ни малейшего понятия. Допускал ли такую возможность? Да, конечно. У каждого из нас своя история.

Она замолчала. На протяжении последующих двух минут никто из нас не произнес ни звука. Она даже перестала растирать ноги. Что это было: раздумье или побег от реальности? Я не знал.

Если бы меня попросили высказать мнение, я бы сказал, что Кельда пытается найти возможность переменить тему, не дать мне заглянуть в ее прошлое. Я бы сказал, что ее психологическая оборона так же эффективна, как и ее отшлифованные многочасовыми тренировками навыки владения оружием.

И я бы ошибся.

— У нас возле дома росло дерево. И отец соорудил на нем что-то вроде домика для меня и моей младшей сестры. В этом домике была крыша из шифера, занавески на окнах и даже коврики на полу. Мы проводили в нем все свободное время.

Дерево стояло так близко, что я могла залезть на него прямо из окна спальни. Иногда я тихонько пробиралась по ветке и пугала сестру, когда та играла одна. Один раз…

Произнеся «один раз», Кельда не сделала паузу.

Она остановилась.

Ничего не оставалось, как слегка подтолкнуть ее.