Самая настоящая любовь. Пьесы для больших и малых
Шрифт:
КОЛЯ. А…
НИНА. Прислуги тоже нет.
КОЛЯ. Какой-то я нервный стал. (Подходит к Нине.) Я тебя обожаю.
Затемнение.
ГОЛОС НИНЫ. Отстань от меня.
Свет.
КОЛЯ. А если я тебя люблю?
НИНЫ. Я тебя тоже иногда.
Затемнение.
ГОЛОС КОЛИ. Не надо себя обманывать, себя не надо в первую очередь, себя, поняла?
ГОЛОС НИНЫ. Отстань от меня!
Свет. Коля идет к двери.
НИНА. Ты его даже не посмотрел.
КОЛЯ. А что там смотреть? Светик
НИНА. Ты сторонник эвтаназии?
КОЛЯ. Конечно.
НИНА. Ты можешь это сделать?
КОЛЯ. Легко.
НИНА. Сделай.
КОЛЯ. Не сейчас же.
НИНА. Какая разница? Или могут заподозрить?
КОЛЯ. Никто в мире. Пережимаешь трубочку на пять минут – и все. И никакой патологоанатом… Нет, ты серьезно?
НИНА. Да.
КОЛЯ. Смотри. А то некоторые просят, а потом ругаются – зачем послушался. Ночи не спят, мучаются.
НИНА. Я не хочу его ненавидеть. Я лучше себя буду ненавидеть.
КОЛЯ. Если бы я понимал женщин, цены бы мне не было. (Берет салфетку, через нее намеревается пережать одну из трубок.) Ну? Окончательно?
НИНА. Окончательно.
Затемнение.
В комнате — Коля, Светик, Вереев, Вереева, Нина. Коля возле Антона, осматривает его, Светик стоит рядом. Нина сидит с книгой. Вереева говорит с мужем. Казанкова на авансцене ест яблоко. Каждый раз, перед тем как откусить, она осматривает его. И обкусывает с разных сторон.
ВЕРЕЕВА. Послушай, я же знаю, у тебя есть женщины, кроме Нины, почему не я тоже? Хотя бы один раз? Я рожу тебе сына, я решилась. Только один раз! Я хочу почувствовать себя женщиной! Но меня никто не хочет! А ты ко мне привык, ты сможешь.
ВЕРЕЕВ. Ты понимаешь, что ты говоришь?
Затемнение.
Свет. Все изменили положение, находятся в других местах. Вереева сидит с книгой, Вереев обнимается со Светиком, Коля – с Ниной. Казанкова ест яблоко.
Затемнение.
Свет. Вереев сидит с книгой, Коля обнимается с Вереевой, Светик с Ниной. Казанкова ест яблоко. Вереева говорит с мужем.
ВЕРЕЕВА. Давай продадим дом, купим поменьше. Хотя, решай сам. С женой.
ВЕРЕЕВ. Тебя тоже касается.
ВЕРЕЕВА. Что, так плохо? Я могу помочь?
ВЕРЕЕВ. А? Нет. Я люблю тебя, Ира. Я только тебя любил.
ВЕРЕЕВА. Не надо.
ВЕРЕЕВ. Давай я разведусь с ней.
ВЕРЕЕВА. У вас сын. И тут сын. Пусть все остается, как есть.
ВЕРЕЕВ. Я себя ловлю на плохих мыслях. На том, что он (кивает в сторону Антона) стал для нас чем-то вроде бога, идола. Мы при нем живем не так, как хотим. А ведь он умер. Бог умер, Ира, и умер давно.
КОЛЯ. Он жив.
ВЕРЕЕВ (подходит). Что? В каком смысле?
КОЛЯ. Вы не поверите, но он жив. То есть он и раньше, но теперь… (Взахлеб.) Понимаете, вот этот прибор, это уникальный прибор, я тоже участвовал в разработке… Он показывает, что… Видите? Это не вегетативное состояние!
НИНА. То есть?
КОЛЯ. Нет,
Все смотрят.
СВЕТИК. Кошмар!
КОЛЯ. Сейчас я буду показывать пальцем, когда дойду до твоей мамы, моргни… Нет. Попробуй приоткрыть рот. Хотя бы чуть-чуть. Смотрите все, даже если просто губа дрогнет – он понял.
В полной тишине ведет пальцем, указывает на Светика, Нину, Вереева, подошедшую Казанкову, Верееву.
КОЛЯ. Видели?
ВЕРЕЕВА. Боже ты мой!
Падает в обморок.
Второе действие
Большая комната на первом этаже, с одной стороны застекленная от пола до потолка. Двери тоже застекленные. Большой телевизор. Книжные полки.
Антон вывозит на инвалидном кресле самого себя, то есть на самом деле куклу в человеческий рост. Лицо куклы искажено, перекошено, руки скрючены, шея свернута набок, рот приоткрыт, глаза смотрят вкось.
АНТОН. Прошло уже пять лет. Целых пять лет. Лучше бы я умер. Они считают, что я очнулся не сразу. И поэтому при мне ведут себя так, будто ничего не изменилось. Нина – моя невеста. Мама и папа – мама и папа. Врачи сказали им, что, если меня не волновать, если меня любить, все может наладиться. (Отходит от куклы, смотрит на нее.) Никто не может представить, что это значит – все понимать и молчать! И ничего не делать. Все эти пять лет я работаю – каждую минуту, когда не сплю. Почти год я тренировался два раза подряд моргать правым глазом. Чтобы они наконец догадались, что я живой. И они догадались. Но мне этого мало. Я буду двигаться. Буду. Еще год я разрабатывал руку. Чтобы хотя бы шевелить пальцами. (В зал.) Попробуйте, сожмите пальцы другой рукой. Крепко. (Показывает.) Попробуйте. Не обязательно все, кто-нибудь. Я хочу, чтобы вы поняли. Сожмите. Крепко. Очень крепко! А теперь попробуйте пошевелить хотя бы одним зажатым пальцем. Хотя бы чуть-чуть! Невозможно? А теперь представьте, что я это сделал. Сначала один палец, потом другой. На одной руке, потом на другой. Теперь я могу общаться. Хоть как-то. На уровне да – нет, плохо – хорошо. (Кричит.) А я же сказать им хочу все! (Успокаивается.) Хотя – зачем? …Но я продолжаю работать. Теперь задача – приподнять руку. Иногда мне кажется – получается. Или кажется? Или все-таки получается?
Выставляет руку, напрягает ее, смотрит. Такое ощущение, что хочет поднять руку, но не может. Сжал зубы, лицо краснеет. Нет, не получилось. Прикладывает кулак ко лбу, закрывает глаза.
Входит медсестра. Это не Светик, другая, ее зовут Наташа.
НАТАША (издали). Господи, ужас какой… (Улыбается, подходит к креслу, к кукле, говорит с ней.) Здравствуй, Антон. Меня зовут Наташа. Была Светлана, но она уволилась. Уехала в другой город. Теперь буду я. Ты не против?