Самая Правдивая Попаданская История

Annotation

Не верьте глазам своим и не верьте ушам своим. Может, это все глюки? Может, вы под веществами? Может, у вас крыша поехала?

Фриз Нина Андреевна

Фриз Нина Андреевна

Самая Правдивая Попаданская История

– Надьк?

– Ммм...

– Нааадькааа...- в этом месте меня бесцеремонно потрясли за плечо.
– Вставай! Опоздаешь в свой дурацкий Универ!

Я пробормотала нечто неуловимо нецензурное, перекатилась с правого бока на живот и зарылась лицом в подушку.

– Маааам!!!
– радостно заорала младшая сестра.
– она матом на меня орет и не встает! Мааам!!!

– Чтоб

тебя громом разразило, адское исчадие, - прошипела я в подушку совсем невнятно. Это не сестра, это демонское отродье, посланное на землю, чтобы истязать меня с утра своими дурными воплями.

– Надя, живо, у тебя сегодня зачет по английскому, - строго сказала мама у входа. В отличие от адского исчадия, она не вламывалась в пределы моего личного пространства, и я была ей за это благодарна.

– У меня! Автомат!! По английскому!!! Вчера сдала зачетку! Старосте!
– заорала я бешеным голосом, на сантиметр оторвав лицо от подушки и опустив его обратно по окончании пламенной речи.

– Врешь ты все, - мерзко прокомментировало исчадие.

– Пшла вон!
– завопила я совсем уж нечеловечески.

– Настя, иди к себе, - сказала мама. Настя, она же адское исчадие, а так же девочка 11-лет с двумя кривоватыми хвостиками, как ни странно, вышла, бросив последний злорадный взгляд на меня. Я ответила ей злобной гримасой из-под копны спутанных волос. Я пришла с работы два часа назад - в пять утра, и полтора часа сна не помогли мне отдохнуть после долгой восьмичасовой смены в ночном клубе. Вчера была пятница, а значит дым до утра стоял коромыслом, а я, как бешеная многоножка, готовила, готовила, готовила коктейли, наливала пиво, слушала давящую на мозг клубную музыку и старалась не упасть в обморок от переутомления. Я вернулась домой, пропахшая сигаретным дымом и алкоголем, который пару раз опрокидывали на меня нетрезвые посетители или напарник-оболтус, впервые попавший в пятничный аврал и носившийся всю ночь с глазами бешеной белки. Испытание огнем он, можно сказать, прошел, если не свалит завтра же - значит, будет работать со мной в тандеме... Приняв душ, который более или менее смыл с меня запахи клуба, я рухнула в постель, впав в анабиоз до того самого "Надьк".

– Раз уж проснулась, хотя бы позавтракай, - с легким неодобрением сказала мама. Я ответила ей невнятным мычанием. Ей не нравилась моя новая - вторая по счету - работа, не нравилось, что я одеваюсь джинсы и рубашки, как пацан, не нравилось, что мои волосы кудрявые, каштановые и непослушные, как у моего отца, с которым она развелась через два года после моего рождения, не нравилось, что я строптивая, агрессивная и ору на свою тупую младшую сестру, хотя она это вполне заслужила. Сестра была точной копией своего отца - бледного белокожего норвежца, роман с которым оставил еще одну незаживающую рану на мамином сердце и мелкое белобрысое чудовище, портившее мне жизнь с тех пор, как мне было восемь лет. Сейчас осмотрительная маман вяло принимала настойчивые ухаживания от некого импозантного зубного врача, который казался мне похожим на незабвенного Гумберта-Гумберта, о чем я не могла не сообщить маме. Кажется, именно в тот момент в наших с ней отношениях пролегла трещина, которая все сильнее отдаляла нас друг от друга. Я вовсе не хотела, чтобы моя мама была одна. Но я помнила, как ей было плохо, когда проклятый норвежец слинял в свою Норвегию, где его, как оказалось, ждала законная норвежская жена и все, как один, голубоглазые и блондинистые норвежские дети. А ведь он мне очень нравился - он уделял мне внимание, дарил игрушки, забирал из школы - на полгода я возомнила, что у меня наконец-то появился отец - но потом все пошло прахом. Он разбил сердце моей матери, а заодно и мне, хотя моя маман была слишком погружена в свои переживания, чтобы обратить внимание на меня. Вот тогда и сложилась основа для моего теперешнего характера - неуживчивого, недоверчивого и кое-где злобного. Когда маман спохватилась меня воспитывать, я была уже слишком сильно заброшена, чтобы стать "принцессой с глазами, как звезды". Вместо этого я стала "сердитым принцем" - так меня окрестила партнерша по танцам на одном школьном торжестве в девятом классе. Из всех девчонок моей параллели, занимавшихся танцами, только я была достаточно плоской, чтобы сойти за мальчишку, и потому в вечном дефиците кавалеров на школьных мероприятиях всегда исполняла мужскую партию. Стрижку я в то время назло маме носила мальчишескую - волосы были едва ли длиннее шести сантиметров, и при полном отсутствие каких бы тони было выпуклостей действительно выглядела как хорошенький большеглазый мальчик. Я давно отрастила волосы и сделала асимметричную стрижку с косым пробором и рваной челкой, вызывающей у маман еще больше праведного негодования, чем мальчишеский минимализм...

Когда маман наконец скрылась из дверного проема, демонстративно оставив дверь открытой, я медленно, мучительно поднялась. Голову разрывало на тысячу частей от недосыпа. А ведь в понедельник последний зачет, и раз сегодня у меня везде выходной (три ха-ха), неплохо бы заняться клятой философией. Моя первая работа - отвечать вечером, с пяти до пол-девятого, на звонки в офисе одной милой риэлторской фирмы - была занятием пятидневным,

а сегодня была суббота. Обычно в субботу я шла в клуб зарабатывать деньги, но сегодня, в виде исключения, поменялась с другим барменом клуба, Женькой, чему тот несказанно обрадовался. Его смена была в понедельник, унылейший из дней в нашем заведении, а суббота сулила немалые чаевые и прочие приятные выгоды в виде телефончиков на салфетках. Я утешилась ночным уловом. Вытряхнув рюкзак и вывернув карманы и предварительно заперев дверь с говорящей табличкой "keep out", я пересчитала свои доходы. Среди мятых купюр разного достоинства обнаружилась горсточка сиротливо выглядящих копеечных монеток старого образца, которые кто-то остроумный подсыпал вместо чаевых. Я скорчила мину и зачем-то ссыпала их в кошелек. Затем выбрала из кучки смятых купюр самые непрезентабельные на вид и сунула их в тот же кошелек вместе со всей мелочью. Надо будет купить мелкой мерзавке мороженого и новый набор пастели. Она любит рисовать - может быть, пока ее внимание будет занято любимым делом, она оставит меня в покое... Оставшиеся деньги я, оглядываясь на дверь, положила в ну очень потайной карман своей джинсовой куртки. Носила я ее с несчастного девятого класса, и она была такой затертой и поношенной, что стала выглядеть, как действительно дорогая дизайнерская штучка, однако сочетание с дешевым спортивным рюкзаком все ставило на свои места, - говоря: "Нет, эта цыпа совсем не то, что вы подумали и никаких денег у нее нет." Голова по прежнему гудела, как колокол, и я, поморщившись, все же высыпала из баночки припасенный на черный день заморский аспирин и пошла на кухню.

То, что я должна позавтракать, означало так же и то, что я должна этот завтрак себе приготовить. Между овсянкой и тостом я выбрала тост, и пока тот подрумянивался, водрузила на газовую печь турку и начала готовить кофе. У меня к этому делу подход всегда был весьма альтернативный. Где-то на середине процесса я добавляла в турку несколько капель кленового сиропа и начинала помешивать образующуюся коричневую пену палочкой для суши. Когда вода начала закипать и пытаться выбраться из турки, я уменьшила огонь и закончила варить кофе, держа турку в одной руке над огнем и вновь помешивая палочкой. Кофе был черный, как ночь, и капля кленового сиропа придавала ему приятный аромат и чуть сладкий привкус. Я перелила кофе в любимую чашку с совой и,чтобы придать вкусу завершенность, добавила сливки. Шумно поглощая хрустящий тост и попивая кофе, я начала планировать свой день, не забыв сначала принять заветную таблетку. Вообще-то, на здоровье я никогда не жаловалась, но конкретно сейчас мне требовалась небольшая помощь химикатов, чтобы оргия тысячи чертей в моей голове хоть немного утихла.

– А Надька таблетки ест, - громко наябедничала не вовремя заявившаяся на кухню Настя.

Надька, то бишь я, посмотрела на нее волком.

– Постоянно задаюсь вопросом - почему ты так безобразно себя ведешь, а ответа все нет, - произнесла я равнодушно.

– Наркоманка, - обвинила меня Настя.

– Дура чертова, - не осталась в долгу я. Тост лег в желудке как-то остро и неудобно.
– Я за неделю спала часов десять всего, а из-за тебя мне пришлось вставать в выходной в несусветную рань. У меня голова трещит так, как будто в нее гвозди вколачивают. Я устала, понимаешь ты это? Ус-та-ла. Отстань от меня.

– Наркоманка, наркоманка, - упрямо заладила Настя, и я посмотрела на свое отражение в зеркале - и что оно только делает на кухне?
– и увидела себя. Глаза у меня потемнели и горели лихорадочным блеском, скулы заострились - я за эту зачетную неделю я похудела, наверное, килограмм на пять, - это при моей-то костлявой конституции, - выживая исключительно на силе воли и кофе. Алкоголь и наркотики я не принимала и не понимала в принципе, хотя сегодня диджей предлагал мне что-то такое энергетическое на халяву, видать, выглядела я совсем бледно, но я отказалась. Должны ведь у девушки быть принципы?

– Нар-ко-ман-ка!
– радостно возвестила вошедшую на кухню маму Настенька.

– Настя, уроки, - командным тоном приказала маман. Настя вздохнула и убралась.
– Ты плохо выглядишь.

Я с трудом оторвалась от созерцания бледной немочи в зеркале и перевела взгляд на мать. Она смотрела на меня сурово, поджав губы, как на ошибку природы, по неизвестной причине решившую поселиться на ее чистенькой кухне.

– Ты принимаешь наркотики?
– поинтересовалась маман.

– Ищешь повод выгнать меня из дома?
– неожиданно злобно спросила я.
– Кем ты меня еще, помимо прочего, считаешь?

– Принимаешь или нет?
– продолжала настаивать мать. Я резко встала и направилась в свою комнату. Достала из загашника заветный бутылек, который она вручила мне полгода назад, когда я мучилась мигренью, которая, кстати, досталась мне по наследству именно от маман. Я хотела сунуть бутылек ей в руки, и не смогла не заметить, как она отшатнулась от меня. Посмотрев на мать долгим взглядом, я уронила аспирин на столик, стоявший в коридоре.

– Вот моя наркота. Забирай. Я ухожу, - Почувствовав подступающие слезы, прорычала я. Закинув на плечо свой драный рюкзак, я сунула ноги в кеды и вышла на площадку. Слезы обиды и гнева душили меня. "В понедельник зачет, подумалось мне.
– пойду в ночную библиотеку. К черту их."