Самая страшная книга 2015 (сборник)

Иванов Николай Федорович

«Вот так, - сказал Третий: - попрощайся. Им без тебя будет лучше».

«Они меня любят, - возразил Саня. – Будут плакать. Скучать».

«Да, - согласился Третий. – Но так лучше. Аня молодая и красивая. Еще встретит того, кто ее полюбит. Будет беречь и защищать. И не станет мучить своими тайнами, проигрышами и долгами. Кого-нибудь получше тебя».

Аня открыла глаза. Спросила сонно:

– Что? Что ты не спишь?

Перевернулась на бок, обняла. Зашептала, согревая дыханием поясницу:

– У тебя что-то

случилось? Я ведь чувствую, что да. А ты молчишь. Я могу помочь?

– Да, – ответил – нет, конечно же, не Саня. Кто-то вместо него. Игрок? Для которого единственная настоящая ценность – змеиный шелест высыпающихся из автомата выигрышных жетонов... И прежде чем Саня успел заткнуть ему рот; и остановить Аньку, она пробормотала, улыбаясь:

– Чем хочешь, милый. Ты ведь знаешь, все, что у меня есть, принадлежит и тебе.

– Правда? – ласково уточнил игрок. И протянул Ане пальцы, собранные в горсть.

– Бери, - засмеялась Анька, и наклонила свои ладошки над Саниной рукой. Совершенно тем движением, каким Саня передавал козлоногому старику свое время и жизнь...

* * *

А потом он стоял над окошком обмена жетонов и не мог понять, как это все получилось. Сперва он хотел отыграть хотя бы чуть-чуть. Еще хотя бы пару лет своей жизни. Чтобы Иришка немного подросла, и Аньке было бы не так сложно оставаться одной.

А потом... Не мог же вернуть Ане не все, что брал? Должен же он был отыграть хотя бы Анино время? И вообще... Ведь должен же он был когда-то отыграться?

– Прошу прощения, минимальный период покупки – один месяц.

– Что? – хрипло переспросил Саня, покачиваясь, как пьяный и опираясь дрожащей рукой о стекло проклятого окошка. – Как это? Сколько... Сколько осталось жить моей жене?

– Не создавайте очередь, будьте любезны.

* * *

Аня спала. Саня испуганно прислушался к ее ровному дыханию. Ведь не может такого быть, что оно замрет прямо сейчас? Не может, а?

– Что мне делать? – тихо спросил Саня.

Иришка стояла в кроватке, крепко обхватив ручками деревянные перильца.

Саня опустился на колени перед кроваткой, осторожно погладил маленькие пальчики.

Советчиков больше не было, он остался один.

Больше не у кого было спрашивать, что делать. И некого было обвинять за то, что уже сделано.

Сошедший с ума игрок сидел в казино, молотя дрожащими пальцами по клавишам. Ему казалось, что он все еще продолжает играть по-настоящему, и что у него еще есть шанс отыграться.

Тот, третий, молчал. То ли ушел, то ли умер.

Важно наличие предмета и желание его отдать, - сказал игрок. Не нужно никаких договоров, подписей кровью... и дьявол, в сущности, не нужен...

Для того чтобы навсегда потерять свою душу, достаточно просто пожелать ее продать...

Иришка ухватила Саню

за палец, потянула. Довольно улыбнулась, когда он послушно распахнул ладонь ей навстречу. И опрокинула в его руку свою крепко сомкнутую ладошку – будто пересыпая невидимое.

Саня замер, не смея шевельнуться и вздохнуть. Время плескалось в его застывшей ладони. Будущее его дочери. Целый океан перламутрового сияющего времени.

Иришка смотрела на своего отца доверчиво и ясно.

С верой в то, что все, что он решит и сделает, будет совершенно правильным…

Жар

(Владислав Женевский)

— Мама?!..

Она сидит на кухонном полу. Затылок обращён к вьюге и мраку, плечи упёрлись в подоконник, ноги поджаты. Окно распахнуто настежь. Ветер, поскуливая, задувает в комнату рои колючих снежинок. Но отопление работает исправно, и почти все они тают — кроме тех, что проникают ей за ворот свитера или запутываются в волосах. Её сын мучительно умирает, и она должна страдать, как он… больше него.

Она плохая мать.

Эта мысль закралась в её душу неделю назад — в коридорчике на втором этаже, где стены отделаны деревом. Она стояла тогда у застеклённой двери, той самой, за которой сейчас бредит её мальчик… если только это не общий их бред. Сквозь узорчатый хаос, вытравленный в стекле за большие деньги, виднелся детский силуэт. Его движения были по-взрослому яростны, он метался хищной тенью, на что-то обрушивался и что-то кромсал.

Открыв дверь, она нашла его таким же, как всегда: милым, неуклюжим пятилетним малышом. Игрушки были раскиданы по полу. У покемонов с роботами вышло побоище, только и всего. Но страха она себе не простила. Она плохая…

— Мама!..

Муж сумел выстроить дом в лесу, вдали от города — зимнюю дачу, большую и удобную. Он провёл в этот дом электричество, воду, газ и телефон. Он даже ухитрился выкроить неделю отпуска, чтобы отдохнуть с семьёй — посидеть вместе за новогодним столом, сходить с сыном на лыжах раз или два. Не смог он одного: быть рядом, когда мальчик заболел. Когда телефон замолчал, оставив их наедине с пургой. Когда в библиотеке не нашлось ни одного медицинского справочника. Когда стало плевать на его авралы и на его деньги.

…Во всём доме погашен свет. Она примет своё наказание и в темноте. А её сыну, погибающему в пылающей багряной бездне, уже не до этого мира.

Наверное, он всё-таки поел снега. Она запретила, вот и поел. Ему и тогда было жарко. В субботу, играя перед домом в салки, они разгорячились. Достаточно было отвернуться, всего минуту глядеть куда-нибудь в сторону. И он отправил себе в рот горсточку студёного пороха.

На следующее утро порох воспламенился. Сначала мальчик сухо кашлял, словно в его тельце взрывались крошечные пистоны: кха! кха! кха! Потом он задышал тяжело и редко, стал бормотать что-то про боль в груди. Заалели щёки, лоб, уши… Вскоре он пылал весь.