Самец
Шрифт:
– Иди за Тишей.
Почему я послушался её, не знаю. Мы вошли с граном в маленькую комнатку, и гран Тиша попросил, оборачиваясь ко мне:
– Снимите брюки, принц.
Я не успел ничего сказать, как мои брюки сами свалились на пол, и в комнату тотчас влетел Игорь. Он был зол. Что-то процедил Тише, и гран словно в воздухе растворился. Игорь спросил меня зло:
– Если накатывает желание, то ты должен меня незамедлительно уведомлять.
Я лишь кивнул ему, и он, выдохнув, замер, глядя на меня. Лишь натягиваю брюки на место, как Игорь ехидно спрашивает:
– Что,
Мотаю головой:
– С чего, Игорь? Ты в своем уме? Я не знал, для чего гран меня сюда привел.
Только сейчас успеваю оглядеться и присвистываю, глядя на кран:
– А ведь кран то наш, с нашего мира.
Игорь, как ни странно, соглашается:
– С вашего мира очень многое принято и в этот мир. Как и с других миров. Кстати, пол полуживой. Это зверь огромный, который спит несколько веков, потом просто переползает на другое место, где благодатная почва и там снова впадает в спячку под действием магии. В этом мире всё держится на магии. Абсолютно всё. Одежда, дома, еду готовят духи гранов. Их существование можно назвать двояким, словно и не души их нам служат, а вторые личности в них. Те, с которыми можно общаться и даже верить их суждениям. А вторая их личность та, которая не понимает, почему всё в этих мирах не крутится вокруг них. Та, которая лишь использует ресурсы планет и не хочет жить, ради чего-то жертвуя собой.
Он замолкает, делая шаг ко мне, а я наоборот, шаг назад от него. Желания нет, и тем более мы в чужом месте. Застываю на месте от догадки, глядя в его голубые глаза, и вопрос срывается сразу:
– Ты специально это делаешь со мной?
Мотая головой, он перехватывает меня за руку и тянет на себя. Приходится покориться ему на миг. Кладу голову ему на грудь, чтобы посмотреть, что он сейчас мне скажет. Но он так и стоит, обняв меня чуть не до хруста. Что же с ним такое? Ревность? К кому? Грану? Этой тени? Вряд ли. Комнатка, в которой мы находимся, обычная душевая. Раковина и ванна, причем самые обычные. Но вот пол выложен очень красивой мозаикой. На потолке ещё более причудливая мозаика из мелких камней светится, создавая многогранные узоры, видимо, от магии.
В дверь постучали, и я передумал задавать Игорю другие вопросы. Вообще, надо серьезнее отнестись к тому, что он мне говорил, и вообще наблюдать за ним очень пристально. Мне явно что-то не говорят.
Сонька крикнула что-то громко на незнакомом мне языке, и Игорь, как ни странно, откликнулся на таком же. Мы вышли вместе, чуть не под руку держась. Сестра, пытливо посмотрев мне в глаза, кивнула, наверное, большим своим мыслям, чем просто мне.
Так и сели на огромный диван. Игорь хотел меня обнять, но я дернулся от него, как ошпаренный, чем и обидел, видимо, его.
Сестра вновь посмотрела на меня очень серьезно:
– Сав, что-то случилось? То, что мне нужно знать?
Пожимаю плечами, не в силах понять самого себя. С одной стороны, хочется её расспросить обо всем, чем она тут жила, и почему та женщина плохо ко мне относится. Но
Наконец, в комнату словно вплыла та самая женщина и, поманив Игоря пальцем, тут же вышла. Сонька, подобравшись всем телом, кинулась ко мне в объятия, затараторив:
– Ты самец, понимаешь? Ты самец!!! Савка!!! Боже, что делать?!!! Как тебя спасти?!!!
Даже оторопь взяла от её слов насчет спасти. Кое-как заставил себя выдавить:
– Ты о чем? Почему спасти? Я умираю? Я болен?
Она лишь мотает головой, не в силах, видимо, сдерживаться от накатившей информации. И тараторит еще быстрее:
– Мы же близнецы, понимаешь? Близнецы!!! – говорит она почему-то горько. А я-то думал, что мы оба этим когда-то гордились. Что же такого страшного в нашем случае?
Она уже более успокоенно откидывается на моей груди и начинает говорить:
– Меня нашел Ариту, когда ты уехал с Валькой. Мы убегали от каких-то итанцев по всему городу и потом просто вошли под мостом в какую-то муть.
Она посмотрела на меня недоуменного и пояснила:
– Ну на Чернецкого, помнишь? Площади, старой ещё площади.
Я кивнул, вспомнив, как мы там с ней играли в войнушку. Через тот мост как раз кладбище.
– Помню, а дальше что?
Она, кивнув успокоенно, продолжила, вновь глядя в потолок, поочередно, видимо, вспоминая:
– Ну, там мы вошли и сюда попали. Мне было очень плохо, Сав, понимаешь?
Она посмотрела на меня, и я тотчас кивнул.
– Я не чувствовала своего тела. Казалось, что меня рвет на части. Та женщина была со мной очень грубой. Она называла меня ниутой всё время. Я не понимала её. Потом она плакала, как и я, и наконец сказала, что я её дочь. Я, конечно, грубила ей, говоря, что у нас есть и мама и папа, и она меня должна отпустить. Ох, Сав… Столько всего было.
Она посмотрела на меня долгим взглядом и, выдохнув, сказала грустно:
– А ещё, наверное, самое страшное, Сав, это то, что я пробыла во временной капсуле.
Она сказала это так, словно я должен был знать об этом с рождения, и сейчас грустно качала головой, словно и я должен был с ней разделить это понимание и, наверное, посокрушаться и пожалеть её.
На всякий случай кивнул и даже погладил её по плечу:
– Конечно, жаль тебя…
Она, посмотрев на меня непонимающим взглядом, рассмеялась, и облегченно улыбнувшись, сама меня хлопнула по плечу:
– Да ты чего, это ведь хорошо.
Поднимаю брови и весело спрашиваю, поддавшись её настроению:
– Думаешь?
Она кивает, поясняя:
– Ну конечно, это ведь капсула, ты что.
Потом охает, зажимая рот ладонью:
– Забыла, как же я могла. Ты ведь не знаешь, ты ведь… самец… Прости, Сав. Прости, дорогой братик.
Вздохнув, зло бросаю:
– И чего это вы все ко мне пристали с этим словом? Что оно означает?
Она, вдруг привстав на цыпочки, шепчет:
– Смотри, сейчас покажу… Иди за мной… Скорее же…