Сами боги. Научно-фантастический роман
Шрифт:
Броновский засмеялся детски радостным смехом.
— Пит, — сказал он, — ты гений!
— А-а! Заметил наконец!
— Нет, я серьезно. Ты отгадываешь то, что я собираюсь сказать, прежде чем я успеваю открыть рот. Я посылал полоску за полоской, располагая их символы в том порядке, который, по-моему, означает «Насос», и ставил рядом наше слово. И я использовал все клочки сведений, которые мы собрали за это время, чтобы расположить их символы в порядке, означающем неодобрение, и опять-таки поставил рядом соответствующее
— А мне ты даже не считал нужным рассказывать, чего добиваешься?
— Ну, это уж моя часть работы. А сам-то ты мне сразу объяснил паратеорию?
— Но что дальше?
— Вчера я послал всего два наших слова: «НАСОС ПЛОХО».
— Ну, и?..
— Ну, и сегодня утром я, наконец, получил ответ. Очень простой и недвусмысленный. «ДА НАСОС ПЛОХО ПЛОХО ПЛОХО». Вот посмотри.
Ламонт взял фольгу дрожащими пальцами.
— Тут ведь не может быть ошибки? Это же подтверждение?
— Да, конечно. Кому ты это покажешь?
— Никому, — твердо ответил Ламонт. — Я ничего больше доказывать не буду. Они мне заявят, что я подделал фольгу, так какой смысл терять время? Пусть паралюди остановят Насос, и он остановится у нас. Только своими усилиями мы его вновь запустить не сможем. И тогда вся Станция примется изо всех сил доказывать, что я был прав, что Насос действительно опасен.
— Это еще откуда следует?
— А что им останется делать, когда разъяренные толпы начнут требовать, чтобы Насос снова был запущен, а они его запустить не смогут? Ты со мной согласен?
— Не берусь судить. Меня беспокоит другое.
— А именно?
— Если паралюди убеждены, что Насос опасен, почему они его уже не остановили? Я недавно воспользовался удобным случаем и проверил. Насос работает как ни в чем не бывало.
Ламонт нахмурился.
— Ну, скажем, односторонняя остановка их не устраивает. Они считают нас равноправными партнерами и хотят, чтобы мы сделали это по взаимному согласию. Ведь так может быть, верно?
— Конечно. Но ведь, с другой стороны, систему нашего общения никак нельзя назвать совершенной. Не исключено, что они попросту не уловили смысла слова «ПЛОХО». А вдруг я совершенно исказил их символы и они решили, что «ПЛОХО» по-нашему значит «ХОРОШО»?
— Этого не может быть!
— Ну что ж, надейся. Но ведь надежда еще никого не спасала.
— Майк, ты продолжай посылать. Используй как можно больше слов, которыми пользуются они. Тут ты мастер. В конце концов они узнают необходимые слова и ответят яснее, а тогда мы объясним, что просим их остановить Насос.
— Мы не уполномочены на такие заявления.
— Конечно, но они-то этого не знают. А нас человечество в конце концов признает
— Предварительно свернув нам шеи?
— Тем более… Дальнейшее зависит от тебя, Майк, и я уверен, что все решится в ближайшие дни.
10
Но ничто не решилось. Миновали две недели — и ни одной полоски. Ожидание становилось невыносимым.
Особенно тяжело оно сказалось на Броновском. От его недавнего радостного возбуждения не осталось и следа. И в этот день он вошел в лабораторию Ламонта, угрюмо нахмурившись.
Некоторое время они смотрели друг на друга. Наконец Броновский сказал:
— По всему университету только и разговоров, что тебя выгоняют… Подбородок Ламонта покрывала двухдневная щетина. Лаборатория выглядела какой-то запыленной, словно бы уже покинутой. Ламонт пожал плечами.
— Ну и что? Это меня не трогает. Неприятно другое: «Физический бюллетень» не взял мою статью.
— Но ты ведь этого и ждал?
— Да, но я думал, что они объяснят, почему. Укажут на ошибки, на неточности, на неверные выводы. Чтобы я мог возразить.
— А они обошлись без объяснений?
— Ни единого слова. По мнению их рецензентов, статья для опубликования не подходит — кавычки закрыть. Они просто отмахнулись от нее… Перед такой всеобщей глупостью как-то теряешься. Если бы человечество обрекало себя на катастрофу по бесшабашности или порочности, честное слово, мне было бы легче. Но очень уж унизительно и обидно погибать из-за чьего-то тупого упрямства и глупости. Какой смысл быть мыслящими существами, если мы должны кончить вот так?
— Из-за глупости, — пробормотал Броновский.
— А как еще ты это назовешь? Например, от меня сейчас требуют официальных объяснений: мне полагается представить основания, почему меня не следует увольнять за величайшее из преступлений — за то, что я прав.
— Откуда-то стало известно, что ты побывал у Чена?
— Да! — Ламонт устало потер пальцами веки. — По-видимому, я настолько сильно наступил ему на ногу, что он не поленился пожаловаться Хэллему. И теперь я обвиняюсь в том, что пытался сорвать работу Насоса, сея панику с помощью бездоказательных и ложных утверждений, а это противоречит профессиональной этике и делает мое дальнейшее пребывание на Станции невозможным.
— Все это они могут обосновать достаточно веско.
— Вероятно. Но это неважно.
— Что ты намерен предпринять?
— А ничего! — отрезал Ламонт. — Пусть делают, что хотят. Я рассчитываю на бюрократическую волокиту. Официальное оформление подобной истории займет недели, а то и месяцы, а ты пока работай. Паралюди успеют нам ответить.
Броновский болезненно поморщился.
— А если нет? Пит, может, тебе вернуться к той идее… Ламонт встрепенулся.